плечо.
Жильбер обернулся Он увидел, что королева побледнела, что ее побелевшие губы задрожали, а взгляд стал неподвижен.
Он мог бы приписать ее нервное возбуждение испугу при виде двух голов, если бы Мария-Антуанетта смотрела в эту минуту на одну из них Однако ее взгляд был обращен в другую сторону, остановившись на высоте человеческого роста.
Жильбер проследил за ее взглядом и вскрикнул точь-в-точь так же, как закричала королева, с той разницей, что королева закричала от ужаса, а он — от удивления.
Потом оба они в один голос пробормотали:
— Калиостро!
Человек, стоявший под деревом, прекрасно видел королеву.
Он взмахнул рукой, жестом приказывая Жильберу подойти.
В эту минуту кареты тронулись с места, продолжая путь.
Повинуясь естественному движению души, королева оттолкнула Жильбера от кареты из опасения, как бы он не попал под колесо Он принял это чисто механическое, инстинктивное ее движение за приказание подойти к этому человеку, Впрочем, если бы королева и не подтолкнула его, то с той минуты, как он узнал Калиостро, он не мог не пойти к нему, потому что в определенном смысле себе уже не принадлежал Он постоял не двигаясь в ожидании, пока пройдет кортеж, затем последовал за мнимым ремесленником, тот время от времени оглядывался, желая увериться в том, что Жильбер следует за ним, вскоре они оказались на небольшой улочке, довольно круто поднимавшейся к Бельвю Незнакомец исчез за поворотом как раз в тот момент, когда из виду пропал кортеж, скрывшись за отлогим склоном, будто провалился в бездну.
Глава 4. РОК
Жильбер последовал за своим проводником, опережавшим его шагов на двадцать, так они дошли до середины улочки Оказавшись напротив большого красивого дома, незнакомец вынул из кармана ключ и отпер небольшую дверь, предназначавшуюся для хозяина дома, когда он хотел войти или выйти, не посвящая в это слуг.
Он оставил дверь приоткрытой, что ясно свидетельствовало о приглашении следовать за ним Жильбер вошел и легонько толкнул дверь; она беззвучно повернулась на петлях и бесшумно захлопнулась Такой замок привел бы мэтра Гамена в восхищение Войдя в дом, Жильбер оказался в коридоре; по обеим его сторонам стены были украшены на высоте человеческого роста бронзовыми инкрустациями, точными копиями панно, которыми Гиберти отделал дверь во флорентийский баптистерий.
Ноги утопали в мягком турецком ковре.
Дверь налево была приотворена Жильбер подумал, что это сделано для него, и вошел в гостиную, стены которой были обтянуты точно так же, как и мебель, индийским атласом. Необыкновенная птица на потолке, похожая на тех, которых рисуют или вышивают в Китае, раскинув золотисто-лазурные крылья, сжимала в когтях люстру изумительной работы, выполненную, как и канделябры, в виде букетов лилий.
Гостиную украшала единственная картина в такой же раме, как зеркало на камине.
Это была Мадонна Рафаэля.
Жильбер залюбовался этим шедевром как раз в ту минуту, когда услышал, вернее, угадал, что у него за спиной отворилась дверь. Он обернулся и узнал Калиостро, выходившего из туалетной комнаты.
Ему оказалось достаточно нескольких мгновений для того, чтобы отмыть лицо и руки, привести в порядок еще черные волосы и совершенно переменить костюм.
Ремесленник с грязными руками, гладко зачесанными волосами, в грязных ботинках, грубых штанах и рубашке из сурового полотна превратился в элегантного господина, Дважды представленного нами читателям: сначала — в «Джузеппе Бальзамо», затем — в «Ожерелье королевы».
Его расшитый дорогой камзол сильно отличался от черного костюма Жильбера, а брильянты, которыми были унизаны его пальцы — от простого золотого кольца, подаренного Жильберу Вашингтоном.
Улыбающийся Калиостро с распростертыми объятиями пошел навстречу гостю.
Жильбер подбежал к нему.
— Дорогой учитель! — воскликнул он.
— Прошу прощения! — со смехом возразил Калиостро. — С тех пор, как мы не виделись, дорогой Жильбер, вы достигли таких вершин, особливо в философии, что отныне учителем должны называться вы, а я едва заслуживаю звания ученика.
— Благодарю за комплимент, — отвечал Жильбер, — однако даже если предположить, что я достиг успехов, откуда вам-то об этом известно? Ведь мы не виделись восемь лет!
— Уж не думаете ли вы, дорогой доктор, что вы из тех, о ком можно забыть, пока с ними не видишься? Я не видел вас восемь лет, это верно, однако я мог бы день за днем пересказать всю вашу жизнь за прошедшее время, — Ого!
— Уж не сомневаетесь ли вы в моих способностях прорицателя?
— Вы знаете, что я — поклонник точных наук.
— То есть вы — человек неверующий… Ну что же, в таком случае, пожалуйста: в первый раз вас вызвали во Францию семейные дела; ваши семейные дела меня не касаются, следовательно…
— Напротив, — перебил его Жильбер, думая, что смутит Калиостро, — продолжайте, учитель.
— Хорошо! В тот раз вы должны были заняться воспитанием вашего сына Себастьена и поместили его в пансион в небольшом городке милях в двадцати от Парижа; кроме того, вам необходимо было уладить свои дела с вашим фермером, добрым малым, которого вы вопреки его воле задерживаете в Париже, а ему по многим причинам следовало бы вернуться к жене, — Должен признать, учитель, что вы творите чудеса!
