Но потрясение его безмерно возросло, когда он увидал, что в передней его ждет прекрасная дама, которая, обнимая Себастьена, протянула ему, Питу, руку и сказала:
— Господин Питу, вы доставили мне такую огромную и нечаянную радость, привезя сюда Себастьена, что мне захотелось самой вас поблагодарить.
Питу глянул, залепетал что-то, но не посмел коснуться протянутой ему руки.
— Возьми руку и поцелуй, Питу, — сказал Себастьен, — матушка разрешает.
— Это твоя матушка? — переспросил Питу.
Себастьен утвердительно кивнул головой.
— Да, его матушка, — подтвердила Андре с сияющими глазами, — матушка, к которой вы привезли его после девяти месяцев отсутствия; матушка, которая видела сына всего единожды в жизни и, питая надежду, что вы привезете мне его еще, не желает иметь от вас тайны, хотя эта тайна может ее погубить, если окажется раскрыта.
Когда взывали к сердцу и преданности Питу, можно было твердо рассчитывать, что доблестный молодой человек в тот же миг отринет все сомнения и колебания.
— О сударыня, — вскричал он, хватая руку, которую протянула ему графиня де Шарни и целуя ее, — не беспокойтесь, вот где хранится ваша тайна!
И, выпрямившись, он с большим достоинством приложил свою руку к сердцу.
— А теперь, господин Питу, — продолжала графиня, — сын сказал мне, что вы не завтракали, пройдите же в столовую, и, пока я побеседую с сыном — ведь вы же не станете оспаривать у матери это счастье, не правда ли? — для вас накроют стол, и вы вознаградите себя за потраченное время.
И, приветствовав Питу таким взглядом, какого у нее никогда не находилось для богатейших вельмож при дворах Людовика XV и Людовика XVI, она увлекла Себастьена через гостиную в спальню, а Питу, все еще оглушенный случившимся, остался в столовой ждать исполнения того обещания, что дала ему графиня.
И спустя несколько мгновений все исполнилось. На столе возникли две отбивные, холодный цыпленок и горшочек варенья, а рядом с ними бутылка бордо, бокал венецианского стекла, тонкого, как муслин, и стопка тарелок из китайского фарфора.
Несмотря на элегантность сервировки, мы не осмелимся утверждать, что Питу нисколько не пожалел о своем двухфунтовом каравае, студне и бутылке вина с зеленым сургучом.
Когда, разделавшись с отбивными, он приступил к цыпленку, дверь отворилась, и на пороге показался молодой дворянин, намеревавшийся через столовую пройти в гостиную.
Питу поднял голову, молодой человек потупил глаза, оба одновременно узнали друг друга и хором воскликнули:
— Господин виконт де Шарни!
— Анж Питу!
Питу встал, сердце его яростно билось; вид молодого человека напомнил ему самые горестные переживания, какие ему довелось испытать в жизни.
Что до Изидора, то ему вид Питу не напомнил ровным счетом ничего только слова Катрин, что он, Изидор, должен помнить, сколь многим обязан этому славному человеку.
Он не знал и даже ничуть не подозревал о глубокой любви, которую Питу испытывал к Катрин; о любви, в которой Питу, будучи великодушен, черпал свою преданность. А потому он подошел прямо к Питу, в котором, несмотря на мундир и пару эполет, по привычке видел арамонского крестьянина, охотника с Волчьих Вересковищ, парня с фермы Бийо.
— А, это вы, господии Питу, — сказал он. — Очень рад нашей встрече и возможности выразить вам всю мою признательность за услуги, которые вы нам оказали.
— Господин виконт, — отвечал Питу более или менее твердым голосом, хотя чувствовал, что дрожит всем телом, — все, что я сделал, было ради мадемуазель Катрин, и только для нее одной.
— Да, пока вы не узнали, что я ее люблю, но начиная с этого времени ваши услуги относились и ко мне, поскольку, когда вы получали на почте мои письма и руководили постройкой домика возле Клуисовой глыбы, вам пришлось войти в некоторые расходы…
И рука Изидора потянулась к карману, словно желая испытать этим движением совесть Питу.
Но Питу остановил Изидора.
— Сударь, — произнес он с достоинством, которое подчас удивляло тех, кто имел с ним дело, — я оказываю помощь, когда могу, но не принимаю за нес платы; к тому же, повторяю вам, все мои услуги относились к мадемуазель Катрин. Мадемуазель Катрин — мой друг; если она полагает, что должна мне какие-то деньги, она уладит это прямо со мной, но вы, сударь, ничего мне не должны: я делал все для мадемуазель Катрин, а не для вас, и потому вам нечего мне предлагать.
Эти слова, а главное тон, которым они были произнесены, поразили Изидора; быть может, только теперь он заметил, что его собеседник одет в мундир и на плечах у него красуются капитанские эполеты.
— Отчего же, господин Питу, — возразил он, слегка наклонив голову, я кое-что вам должен, и мне есть что вам предложить. Я должен высказать вам свою благодарность и предлагаю вам свою руку. Надеюсь, вы доставите мне удовольствие принять мою благодарность и окажете мне честь пожать руку.
В ответе Изидора и движении, коим он сопровождался, было столько величия, что покоренный Питу протянул руку и кончиками пальцев дотронулся до пальцев Изидора.
В этот миг на пороге гостиной появилась графиня де Шарни.
— Господин виконт, — сказала она, — вы хотели меня видеть? Вот и я.
