свидетельствовать, ваше высокопреосвященство. Вот если бы я занимался теорией вместо того, чтобы делать золото, я бы не стал возражать.
– Чем же я, в таком случае, могу быть вам полезен? – спросил кардинал, с трудом приподнимая в хрупких руках пятидесятифунтовый слиток.
Бальзамо пристально на него взглянул и рассмеялся ему в лицо.
– Что забавного вы нашли в моих словах? – спросил кардинал.
– Если не ошибаюсь, ваше высокопреосвященство предлагает мне свои услуги?
– Разумеется.
– Не уместнее было бы мне предложить вам свои? Кардинал нахмурился.
– Я чувствую себя обязанным, сударь, – сказал он, – и спешу это признать. Однако если вы считаете мою признательность неуместной, я не приму от вас услугу: в Париже, слава Богу, довольно ростовщиков, у которых я могу либо под залог, либо под расписку раздобыть сто тысяч экю в три дня: одно мое епископское кольцо стоит сорок тысяч ливров.
Прелат вытянул белую, словно у женщины, руку: на безымянном пальце сверкал брильянт величиной с лесной орех.
– Ваше высокопреосвященство! – с поклоном отвечал Бальзамо. – Как вы могли хоть на миг заподозрить меня в намерении вас оскорбить? – и, словно разговаривая с самим собой, прибавил:
– Странно, что правда оказывает такое действие на высочества.
– Что вы хотите этим сказать?
– Ваше высокопреосвященство предлагает мне свои услуги; я спрашиваю вас: ваше высокопреосвященство, какого рода услуги вы готовы мне предложить?
– Прежде всего, мой авторитет при дворе.
– Ах, ваше высокопреосвященство! Вы и сами знаете, как доверие к вам пошатнулось. Я бы скорее предпочел услуги господина де Шуазеля, несмотря на то что ему осталось не более двух недель быть министром. Если уж говорить о кредитах, ваше высокопреосвященство, давайте остановимся на моем. Вот прекрасное золото! Как только вашему высокопреосвященству понадобятся деньги, дайте мне знать накануне или в то же утро, и я приготовлю вам золота столько, сколько ваша душа пожелает. А когда у тебя есть золото – можешь все, не так ли, ваше высокопреосвященство?
– Нет, не все, – прошептал кардинал, превращаясь из покровителя в просителя и не пытаясь этому сопротивляться.
– Ах, да, я совсем забыл, что его высокопреосвященство жаждет не золота, а кое-чего такого, что дороже всех земных благ; однако это уже зависит не от науки, это подвластно только колдовству. Ваше высокопреосвященство! Скажите только одно слово, и алхимик готов уступить место колдуну.
– Благодарю вас, сударь, мне ничего больше не нужно, я ничего более не хочу, – с грустью вымолвил кардинал. Бальзамо приблизился к нему:
– Ваше высокопреосвященство! Молодой, пылкий, красивый, богатый принц, носящий имя Роан, не должен так отвечать колдуну!
– Отчего же?
– Да потому что колдун читает в его сердце и знает правду.
– Я ничего более не желаю, сударь, – почти испуганно повторил кардинал.
– Я полагал, напротив, что желания вашего высоко» преосвященства таковы, что вы не осмеливаетесь в них признаться даже себе, сознавая, что это может себе позволить только король.
– Сударь, – вздрогнув, проговорив кардинал, – вы, как мне кажется, намекаете на слова, оброненные вами у ее высочества.
– Да, готов это признать, ваше высочество.
– Сударь, вы ошибались тогда и ошибаетесь теперь.
– Не забывайте, ваше высокопреосвященство, что я вижу так же ясно, что творится сию минуту в вашей душе, как то, что ваша карета выезжала из монастыря кармелиток в Сен-Дени, миновала городские ворота, сверну на бульвар и остановилась под деревьями в пятидесяти шагах от моего дома.
– Прошу вас объясниться.
– Ваше высокопреосвященство! Принцы вашего дома имеют обыкновение влюбляться сильно и рискованно. Вы не станете этого отрицать, таков уж закон!
– Я не понимаю, что вы хотите этим сказать, граф, – пролепетал кардинал.
– Напротив, вы прекрасно меня понимаете. Я мог бы попробовать затронуть многие струны вашей души, но зачем попусту тратить время? Я коснулся именно той, что звучит громче других, я в этом уверен.
Кардинал недоверчиво поднял голову и встретился глазами с ясным и уверенным взглядом Бальзамо.
Бальзамо улыбался с выражением такого превосходства, что кардинал опустил глаза.
– Вы правы, ваше высокопреосвященство, вы совершенно правы, не смотрите на меня, потому что тогда я слишком ясно вижу, что происходит у вас в душе. Ваше сердце подобно зеркалу, хранящему изображение предмета, который в нем отразился.
– Молчите, граф Феникс, молчите, – проговорил кардинал.
– Да, вы правы, надо молчать, потому что еще не пришло время признания в такой любви.
– Вы говорите, еще рано?
– Да.
– Так у этой любви есть будущее?
– Отчего же нет?
– А не могли бы вы мне сказать, не безрассудна ли она? Ведь я именно так полагал и теперь полагаю. И так мне будет казаться до тех пор, пока мне не представится случай убедиться в противном.
– Вы слишком многого от меня требуете, ваше высокопреосвященство. Я ничего не могу вам сказать, не имея связи с лицом, внушающим вам эту любовь. По крайней мере у меня в руках должна быть какая- нибудь имеющая к ней отношение вещь.
– Что, например?
– Ну, скажем, прядь ее прекрасных золотистых волос, совсем маленькая.
– Какой вы проницательный человек! Да, вы были правы: вы читаете в сердце так, как я читал бы книгу.
– Увы, именно это я уже слышал от вашего бедного двоюродного прадедушки, шевалье Людовика де Роана, когда пришел с ним проститься в Бастилию за несколько минут до того, как он мужественно взошел на эшафот.
– Он вам сказал, что вы проницательный человек?
– Да, и что я читаю в сердцах, потому что я предупреждал его, что шевалье де Прео его предаст. Он не захотел мне поверить, а шевалье де Прео в самом деле предал его.
– Какая же связь между мною и моим предком? – невольно побледнев, спросил кардинал.
– Я напомнил вам о нем только затем, чтобы призвать вас к осторожности, ваше высокопреосвященство, когда вы будете добывать из-под короны нужные вам волосы.
– Не имеет значения, где их придется взять, они у вас будут, сударь.
– Ну и отлично! А теперь – вот ваше золото, ваше высокопреосвященство. Надеюсь, вы больше не сомневаетесь в том, что это золото?
– Дайте мне перо и бумагу.
– Зачем, ваше высокопреосвященство?
– Я напишу вам расписку на сто тысяч экю, которые вы любезно согласились мне одолжить.
– Ах, вот вы о чем, ваше высокопреосвященство? Мне – расписку? А зачем?
– Мне частенько случается брать в долг, дорогой граф, – ответил кардинал, – но даров я не принимаю.
– Как вам будет угодно, ваше высокопреосвященство.
Кардинал взял со стола перо и написал расписку крупным неразборчивым почерком, от которого в наши дни служанка простого ризничего пришла бы в ужас.
– Все верно? – спросил он, протягивая Бальзамо бумажку.
