– Превосходно! – отвечал граф и опустил расписку в карман, даже не взглянув на нее.
– Вы не хотите прочесть?
– С меня довольно слова вашего высокопреосвященства: слово Роана дороже любой расписки.
– Дорогой граф Феникс! – произнес кардинал с полупоклоном, что весьма много значило для принца столь высокого звания, – вы – благородный человек, и если уж вы не хотите быть моим должником, позвольте вам сказать, что мне приятно чувствовать себя вам обязанным.
Бальзамо в ответ поклонился и позвонил в колокольчик. Явился Фриц.
Граф сказал ему несколько слов по-немецки.
Фриц нагнулся, сгреб в охапку переложенные паклей восемь золотых слитков и поднял их с такой легкостью, как если бы ребенку довелось подобрать восемь апельсинов: удерживать их в руках ему было неловко, но ничуть не тяжело.
– Да этот парень – настоящий Геркулес! – заметил кардинал.
– Да, он очень сильный, ваше высокопреосвященство, – отвечал Бальзамо, – но справедливости ради стоит сказать, что с того дня, как он поступил ко мне на службу, я даю ему по три капли эликсира, составленного моим ученым другом доктором Альтотасом. И вот результаты дают себя знать: через год он сможет поднять одной рукой восемьсот унций.
– Непостижимо! – пробормотал кардинал. – Как бы мне хотелось обо всем этом как-нибудь побеседовать с вами!
– С удовольствием, ваше высокопреосвященство! – со смехом отвечал Бальзамо. – Однако не забудьте, что, разговаривая со мной, вы тем самым добровольно возьмете на себя обязательство самолично погасить пламя костра, ежели вдруг членам Парламента вздумается поджарить меня на Гревской площади.
Проводив знатного посетителя до самых ворот, он почтительно с ним простился.
– Где же ваш лакей? Что-то я его не вижу, – заметил кардинал.
– Он понес золото к вам в карету, ваше высокопреосвященство.
– Так он знает, где она?
– Под четвертым деревом справа от поворота на бульвар. Я сказал ему об этом по-немецки.
Кардинал простер руки к небу и пропал в темноте. Бальзамо дождался Фрица и поднялся к себе, заперев все двери.
Глава 27.
ЭЛИКСИР ЖИЗНИ
Оставшись в одиночестве, Бальзамо подошел к двери Лоренцы и прислушался.
Она дышала ровно и легко.
Он приотворил окошко в двери и некоторое время задумчиво и нежно на нее смотрел. Потом захлопнул оконце, прошел через комнату, отделявшую апартаменты Лоренцы от лаборатории, и поспешил к печи. Он отворил огромный желоб, выводящий жар через трубу, и впустил воду из резервуара, расположенного на террасе. Затем бережно уложил в черный сафьяновый портфель расписку кардинала.
– Слова Роана довольно только для меня, – прошептал он, – однако там должны знать, на что я употребляю золото братства.
Едва он произнес эти слова, как три коротких удара в потолке заставили его поднять голову.
– А-а, меня зовет Альтотас, – проговорил он. Он проветрил лабораторию, разложил все по местам, закрыв печь крышкой. Стук повторился.
– Он нервничает: это добрый знак.
Бальзамо взял в руки длинный железный стержень и тоже постучал. Он снял со стены железное кольцо и потянул за него: с потолка свесилась на пружине лестница до самого пола лаборатории. Бальзамо встал на нее и с помощью другой пружины стал медленно подниматься, словно бог на сцене Оперы. Вскоре ученик очутился в комнате учителя.
Новое жилище ученого старика имело около девяти футов в высоту и шестнадцать – в ширину. Оно освещалось сверху и напоминало колодец, потому что было герметично закупорено с четырех сторон.
Как мог заметить читатель, эта комната была настоящим дворцом сравнительно с прежним фургоном.
Старик восседал в своем кресле на колесах за мраморным столом, окованном железом и заваленном всякой всячиной: разнообразными травами, пробирками, инструментами, книгами, приборами и листами бумаги, испещренными кабалистическими знаками.
Он был настолько озабочен, что не обратил на Бальзамо внимания.
Свет лампы, свисавшей из центрального витража, отражался от его гладкой, без единого волоса, головы.
Он рассматривал на свет пробирку белого стекла и был похож на хозяйку, которая сама ходит на рынок и проверяет на свету купленные яйца.
Некоторое время Бальзамо молча за ним наблюдал, потом спросил:
– Что новенького?
– Подойди сюда, Ашарат! Я так рад, так счастлив: я нашел, нашел…
– Что?
– Да то, что искал, черт побери!
– Золото?
– Ну да, золото!.. Скажешь тоже!
– Алмаз?
– Прекрати свои дурацкие шутки! Золото, алмаз… Подумаешь, невидаль… Чего ради я стал бы ликовать, если бы дело было только в этом?
– Так вы нашли эликсир? – спросил Бальзамо.
– Да, друг мой, я нашел эликсир, иными словами: открыл секрет вечной молодости, а это жизнь! Жизнь! Да что я говорю: вечная жизнь!
– А-а, так вы еще не оставили этой мечты? – спросил опечаленный Бальзамо, он относился к этим поискам, как к безумной затее.
Не слушая его, Альтотас продолжал любовно рассматривать пробирку.
– Наконец-то соотношение найдено: эликсир Аристе – двадцать граммов, ртутный бальзам – пятнадцать граммов; окись золота – пятнадцать граммов; масло ливанского кедра – двадцать пять граммов.
– Если не ошибаюсь, предыдущий вариант содержал почти такое же количество эликсира Аристе?
– Да, но недоставало главного ингредиента, однако он должен связать другие, без него все остальные компоненты – ничто.
– И вы знаете, что это?
– Я нашел его.
– И можете его добыть?
– Еще бы!
– Что же это за компонент?
– К тому, что уже есть в этой пробирке, необходимо прибавить три последние капли детской крови.
– – Да где же вы возьмете ребенка? – в ужасе воскликнул Бальзамо.
– Его должен добыть ты!
– Я?
– Да, ты.
– Вы с ума сошли, учитель!
– Что тут такого?.. – невозмутимо спросил старик и сладострастно, с наслаждением, слизнул каплю жидкости, просочившейся сквозь неплотно притертую пробку.
– Вам нужен ребенок, чтобы взять у него три последние капли крови…
– Да.
– Так ведь для этого его пришлось бы убить?
– Разумеется, придется его убить, и чем красивее он будет, тем лучше.
– Это невозможно, – пожав плечами заметил Бальзамо, – здесь не принято брать детей, чтобы их убивать.
