– Опять вы кричите и незаслуженно меня оскорбляете, сударь! С чего вы взяли, что я оскорбил вашу сестру?
Филипп был в нерешительности. То, как Бальзамо произнес эти слова, повергло его в замешательство. Либо это был верх нахальства, либо совесть говорившего была чиста.
– С чего я это взял? – переспросил молодой человек.
– Да. Кто вам это сказал?
– Моя сестра.
– В таком случае, ваша сестра…
– Что вы хотите сказать? – с угрозой в голосе перебил Филипп.
– Я хочу сказать, сударь, что у меня складывается о вас и о вашей сестре неприятное впечатление. Это самый грязный шантаж, какой только существует на свете: известного сорта женщины поступают так с обесчестившим их мужчиной. Итак, вы пришли мне угрожать, подобно оскорбленному брату из итальянских комедий, в надежде вынудить меня со шпагой в руках либо жениться на вашей сестре, – а это свидетельствует о том, что она очень нуждается в браке, – либо дать вам денег, потому что вы знаете, что я умею делать золото. Так вот, сударь, вы ошиблись дважды: вы не получите денег, а ваша сестра останется без мужа.
– В таком случае, я пущу вам кровь, – вскричал Филипп, – если, конечно в ваших жилах течет кровь!
– И этого не будет, сударь.
– Почему же?
– Я дорожу своей кровью, а если бы я захотел ею пожертвовать, то уж, во всяком случае, по более серьезному поводу, чем тот, который вы мне навязываете. Одним словом, сударь, я вам буду очень обязан, если вы спокойно вернетесь к себе. Если же вам вздумается поднимать шум, из-за которого у меня болит голова, я кликну Фрица. Фриц придет и по моему знаку переломит вас пополам, как тростинку. Уходите.
На сей раз Бальзамо успел позвонить. Филипп попытался ему помешать. Бальзамо раскрыл ящик черного дерева, стоявший на круглом столике, достал оттуда двуствольный пистолет и взвел курок.
– Ну что же, лучше так! – вскричал Филипп. – Убейте меня!
– Зачем мне вас убивать?
– А зачем вы меня обесчестили? Молодой человек проговорил это так искренне, что Бальзамо ласково взглянул на него и молвил:
– Неужели вы говорите это искренне?
– И вы сомневаетесь? Вы не верите слову дворянина?
– Ну, тогда мне остается предположить, – продолжал Бальзамо, – что мадмуазель де Таверне в одиночку задумала это недостойное дело и подтолкнула к этому вас… И потому я готов удовлетворить ваше любопытство. Даю вам слово чести, что мое поведение, по отношению к вашей сестре в ту трагическую ночь тридцать первого мая было безупречным. Ни суд чести, ни людской суд, ни Высший суд не могли бы обнаружить в моем поведении ничего, что противоречило бы безупречной порядочности. Вы мне верите?
– Граф!.. – в изумлении пролепетал молодой человек.
– Вы знаете, что я не страшусь дуэли, – это видно по моим глазам, ведь правда! Ну, а что касается моей слабости, на этот счет не стоит ошибаться: эта слабость – чисто внешняя. Я бледен, это верно; однако в моих руках есть еще сила. Хотите в этом убедиться? Пожалуйста…
Бальзамо одной рукой приподнял без всяких усилий огромную бронзовую вазу, стоявшую на подставке работы Буля.
– Ну что же, сударь, я готов поверить тому, что вы рассказали о событиях тридцать первого мая. Однако вы прибегаете к уловке, пытаясь ввести меня в заблуждение тем, что ручаетесь только за этот день. Позже ведь вы тоже встречались с моей сестрой.
Бальзамо запнулся.
– Это правда, – проговорил он наконец, – я виделся с ней.
Едва прояснившись, его лицо вновь омрачилось.
– Вот видите! – вскричал Филипп.
– Что особенного в том, что я виделся с вашей сестрой? Что это доказывает?
– А то, что вы необъяснимым образом заставили ее заснуть, как это трижды случалось с ней при вашем приближении; вы воспользовались ее бесчувственным состоянием и совершили преступление.
– Я вас спрашиваю еще раз: кто вам это сказал? – вскричал Бальзамо.
– Сестра!
– Как она может это знать, если она спала?
– А-а, так вы признаете, что она спала?
– Я вам скажу больше: я готов признать, что я сам ее усыпил.
– Усыпили?
– Да.
– С какой же целью вы сделали это, если не Для того, чтобы обесчестить ее?
– С какой целью?.. Увы!.. – проговорил Бальзамо, роняя голову на грудь.
– Говорите же, говорите!
– Я хотел узнать с ее помощью одну тайну, которая была мне дороже жизни.
– Все это ваши хитрости, уловки!
– А что, именно в тот вечер ваша сестра… – спросил Бальзамо, словно отвечая своим мыслям и не обращая внимания на оскорбительные вопросы Филиппа.
–..была обесчещена? Да, граф.
– Обесчещена?
– Моя сестра ждет ребенка. Бальзамо вскрикнул.
– Верно, верно, верно! – проговорил он. – Теперь я припоминаю, что ускакал тогда, забыв ее разбудить.
– Вы признаетесь! Признаетесь! – вскричал Филипп.
– Да. А какой-то мерзавец в ту ночь – ужасную для всех нас! – воспользовался, должно быть, ее сном.
– Вам угодно посмеяться надо мной?
– Нет, я пытаюсь вас убедить в своей невиновности.
– Это будет непросто.
– Где сейчас ваша сестра?
– Там же, где вы ее тогда нашли.
– В Трианоне?
– Да.
– Я еду в Трианон вместе с вами, сударь. Филипп замер от удивления.
– Я совершил оплошность, – продолжал Бальзамо, – но я непричастен к совершенному преступлению; я оставил бедную девочку загипнотизированной. Так вот, во искупление моей вины, вполне простительной, я помогу вам узнать имя виновного.
– Кто? Кто он?
– Этого я пока и сам не знаю, – отвечал Бальзамо.
– Кто же тогда знает?
– Ваша сестра.
– Но она отказалась назвать его мне.
– Вполне возможно. А мне скажет!
– Моя сестра?
– Если бы ваша сестра назвала имя преступника, вы бы ей поверили?
– Да, потому что моя сестра – ангел чистоты. Бальзамо позвонил.
– Фриц! Карету! – приказал он явившемуся на звонок немцу.
Филипп, как безумный, метался взад и вперед по гостиной.
