Глядя в окно поезда, идущего из Шанхая в Пекин
Когда едешь в поезде по китайской равнине, кажется, не имеющей края в пространстве или во времени, в окно часами (и сутками) видишь одну и ту же картину: близко друг к другу поставленные двухэтажные каменные дома с надворными постройками; к домам примыкают полосы возделанной земли: овощные грядки, убранные или еще зеленеющие (здесь в декабре тепло), озерца рисовых плантаций. Если посреди массива возделанной почвы какой-нибудь водоем, то в нем полным-полно утиного пера и пуха; если река, то на реке множество лодок-джонок, барж, катеров; одни куда-то двигаются, другие занимаются промыслом. На полях-огородах работают крестьяне, один с мотыгой, другой на маленьком тракторе. От горизонта до насыпи железной дороги нет ни пяди необработанной земли.
Овощ — главный продукт питания на столе у китайца, ну, и, конечно, рис. Вообще, китайская кухня — особенный род искусства. Если перечислить съеденные в Китае блюда, получится меню на нескольких страницах... Редкая трапеза обходится без креветок, лучше пресноводных, эти нежнее; выросшие в морской воде грубоваты. Едят молодые побеги бамбука, пюре из корней лотоса, водоросли, грибы. Китайцы не вегетарианцы... Ну вот, к примеру, обеденная карточка в одном из шанхайских ресторанов — заказанное и съеденное (я попросил нашего любезного переводчика Лю — из Союза писателей Китая — перевести меню на русский язык): 1) закуски из овощей, 2) куриное мясо с губами акулы, 3) жареные чилимы, 4) свиное филе, 5) жареная утка по-шанхайски, 6) овощи в трех цветах, 7) лосось с лимоном, 8) тефтели из паровой курицы в бульоне, 9) пельмени, 10) лепешка с начинкой из крахмала и красного гороха, 11) мороженое. И непременная большая пиала риса. Каково было все это съесть? Судите сами.
Продовольственную проблему в Китае решили, как, наверное, можно ее решить во всем мире, исходя из двух предпосылок: наличия земли и трудолюбия крестьянина. Издавна известно, что усердие китайца в работе выше всяких похвал. И землей, удобной для земледелия, Создатель не обделил Китай... А дело не шло, изобилия не получалось, как у нас, по нашему образу и подобию. Надо было убрать препятствие, мешающее крестьянину поработать на земле — на себя, заодно накормить государство, то есть один миллиард сто шестьдесят миллионов населения. Такую цифру нам назвали в Китае, заметив при этом, что если бы не закон об одном ребенке в семье, то было бы на двести миллиончиков побольше. В городе закон соблюдают, а в сельской глубинке не очень (у нас тому давным-давно найдено обоснование: «Карасину нету, дак...»). Так вот. Распустили коммуны, каждой крестьянской семье выделили землю — в пожизненную аренду. Обложили крестьянское хозяйство продналогом, а что соберут сверх, то на рынок.
Крестьянин почувствовал вкус к работе, способность к торговле у китайца в крови. Обзавелся жилищем, приобщился к благам цивилизации (автомобиль еще только входит в китайский быт, миллионы китайцев ездят на велосипедах; зато среди них почти нет толстяков) — и завалил страну продуктом своего огорода. В столичном Пекине не так заметно, а в Шанхае, Сучжоу, Ханчжоу, Нанкине, Сиани, где побывал, улица дышит запахами всевозможной еды. Что-то жарят на вертелах, мангалах, варят в котлах, кажется, круглые сутки открыты двери тысяч харчевен, разложены на прилавках такие, как у нас, и неведомые нам овощи- фрукты, бананы-апельсины, привезенные с юга Китая. В многочисленных чайных домиках, с аскетическим по-китайски убранством, пьют зеленый чай из больших белых или терракотовых кружек; сладости к чаю в Китае не подаются.
Китайцы на улицах городов — тьма-тьмущая китайцев — одеты как мы с вами, оживленны, к тебе — чужестранцу — приглядываются с умеренным любопытством; русский ты или какой другой, это им до лампочки, оборачиваются на тебя, как на существо другой расы. По улицам текут армады велосипедистов, не уступая дорогу автомобилям. Впрочем, я заметил, что китайские водители тоже не очень церемонятся в уличном потоке. Перейти улицу в китайском городе — рискованное дело для новичка. На углах перекрестков стоят пожилые сердитые дяди с флажками, видимо, пенсионеры, отмахивают кому куда ехать-идти. Чего я не увидел в Китае, так это пьяного, ожесточившегося, митингующего китайца.
Китайские города похожи на большие торжища: миллионы торгуют, миллионы покупают. Чего только не увидишь в торговых рядах — и холсты с пейзажами, и кисточки для рисования, и джинсы, и кроссовки, и шапки из лисьего меха, и шелковые кимоно, и радиоэлектроника. Это — не рыночная экономика; государство само производит большую часть товара, терпимо относится к спекуляции в известных пределах... Торговля в Китае не стихия, а дело, поприще, источник существования великого множества. Для китайца главное — быть при деле. Предложение превышает спрос на места под солнцем.
Помню, на одной из встреч с китайскими писателями в Нанкине кто-то из присутствующих высказал искреннее недоумение. «Я,— говорит,— в прошлом году был в России, по вечерам в гостинице смотрел телевизор и, кто ни выступает, рабочий или профессор, держится, как президент страны, предъявляет свою программу. А кто же у вас работает?»
Пожалуй, самое сильное впечатление от поездки — прикосновение к тысячелетним глубинам бытия «спящего льва Азии». Походишь полдня по «Запретному городу» — резиденции китайских императоров династии Мин, XV век,— примыкающему к площади Таньаньмынь (что значит: «Врата в небесное умиротворение), с его беспредельными площадями, дворцами, каменными лестницами, ритуальными покоями, драконами, львами... Львы встречают тебя у каждых ворот; справа лев с бронзовым шаром под правой лапой... Что означает сей символ? Может быть, китайский лев положил лапу на земной шар? Слева львица левой лапой с острыми когтями ласкает лежащего кверху пузом львенка... И вдруг посетит тебя мысль, что все события нашей текущей действительности, повороты в политике, перестройки — суть мгновения в тысячелетней исторической судьбе китайского народа. История Китая поражает неторопливой целенаправленностью своей поступи. Сменялись императорские династии, являлись иноземные захватчики, разражались междоусобные, гражданские войны, проливались моря крови. Китайцы как этнос обнаруживали признаки усталости, деградации, смешения. Однако нынешнее более чем миллиардное народонаселение Китая производит впечатление молодой, внутренне спаянной нации.
