написать отчеты о результатах наших исследований. Не успели, так как сразу же, как только наши суда пробились в Архангельск, экспедиция, ввиду военного времени, была расформирована и мы с Борисом Андреевичем получили назначения на боевые корабли. Вилькицкий — на эскадренный миноносец «Летун», я — на «Десну». Потом и вовсе закрутило. Не до отчетов стало. Насколько мне известно, все материалы нашей экспедиции после большевистского переворота отправили в Ярославль. Там они и сгорели в восемнадцатом году, когда красные подавляли восстание Савинкова. Вот и все, что я могу вам сообщить.
— Немного. И тем не менее... У кого-то из офицеров могли остаться негативы. Кстати, а кто из членов экспедиции вел фотосъемку?
— У нас было несколько камер. Но самую подробную съемку вел старший офицер «Таймыра» лейтенант фон Транзе.
— Вот как! Он остался в России?
— Нет. Он тоже покинул ее. У меня нет с ним связи. Слышал, что он осел где-то в Дании.
— А кто бы мог помочь найти его?
Новопашенный задумался.
— Пожалуй, что... Да, только он. Барон Мирбах.
— Знакомая фамилия.
— Его дядя был послом в России.
— Тот самый Мирбах, что был убит в Москве террористом из Ч К?
— Да. Оба его племянника служили на русском флоте. Один погиб в Цусиме, а с другим, Рудольфом Романовичем, мы вместе выпускались из Морского корпуса. Кстати, и брат старшего офицера «Таймыра» Александр Транзе тоже. Они были очень дружны.
Последняя должность Мирбаха — флагманский минер Балтийского флота и командир штабного судна «Кречет»... Теперь он работает в Берлине таксистом. Вы можете отыскать его либо возле Остбанхофа, либо на Ван-зее. Это его излюбленные стоянки.
Берлин. Осень 1939 года
Швартовка туристских теплоходиков на Шпрее была сезонной работой. Зимой Новопашенный мастерил шкатулки и шкафчики «под Китай», искусно врезая в их створки перламутровых — из обломков пуговиц — драконов, павлинов... Благо насмотрелся в свое время и в Порт-Артуре, и в Инкоу. Это тоже приносило кое- какой доход, на который надо было кормить и одевать двух подросших дочерей и все еще молодую, несмотря на житейские невзгоды, жену — верную Верочку... Ему было проще, чем им, опыт полярных зимовок помогал довольствоваться малым. Но он никогда не предполагал, что его семейный кораблик застрянет в столь тяжких льдах житейского моря. Без пяти минут адмирал — октябрь 17-го помешал получить этот более чем заслуженный чин — он собирал пустые бутылки и подсчитывал марки — хватит ли Вере на кочан капусты или на капустные шницели в лавочке полуфабрикатов?
Впрочем, в ту берлинскую осень он уже мог позволить себе посидеть в бирштубе — пивном подвальчике у Потсдамского моста. Там, после встречи с таксистом Мирбахом и разыскал его «лейпцигский издатель». Рунд заказал две кружки пива и два стаканчика можжевеловой водки. На сей раз его поиск пресекся на чисто русской фамилии — Жохов. Лейтенант Жохов...
— Жохов? — Старик развеял рукой зависшее над столиком облако табачного дыма.— Был такой... Помню...
И, к удивлению собеседника, вдруг стал читать нараспев:
Под глыбой льда холодного Таймыра,
Где лаем сумрачный песец
Один лишь говорит о тусклой жизни мира,
Найдет покой измученный певец.
Могила глубока, как бездна Тускароры, Как милой женщины любимые глаза...
— Дальше забыл. Давно было... Жохов... Алексей Николаевич. Поэт наш... Он шел на «Таймыре» вахтенным начальником. Это в первую экспедицию. Потом — это уже в четырнадцатом, во второй наш поход, — пошел он старшим офицером «Таймыра» и одновременно помощником начальника экспедиции Вилькицкого. Ко мне-то на «Вайгач» его в августе перевели, и не по доброй воле. Хуже некуда, когда друзья-ровесники один под начало другого попадают. Они с Вилькицким в Петербурге на одних балах кружились. Но одно дело в
