тропические дожди в декабре, январе. Жители Кауаи сами удивлялись ливню в самом начале ноября, как мы еще недавно на Оаху удивились раннему снегу осенью у нас в Москве... Но чтобы разобраться во всем этом, надо бы знать, что основная жизнь на Гавайских островах — во всяком случае, на тех, где мы побывали, — сосредоточена на юго-западной, сухой стороне островов. Мокрая, северо-восточная, безумно красива, но там невозможно обустроить жизнь. Вокруг расщелины, ущелья с буйной растительностью, гудят водопады, кружится голова от высоты скал, обрывающихся к океану... А мокрая она оттого, что ветры с северо-востока постоянно гоняют облака, и они, ударяясь о гряду гор, выливаются дождями, а когда эти же облака переваливают через горы в долину, — они уже пустые...
Потом на острове Гавайи — Большом острове — филиппинец, который вез нас на вулкан Килауэа, занимая нас разговорами, рассказывал о человеке, искавшем здесь воду. Он одним из первых сообразил, что если эти острова вулканического происхождения, значит, почва здесь сыпучая, пористая. А раз так, то дождевая вода, обильно стекающая с гор, должна задерживаться где-то в пластах равнины; если сделать достаточно глубокую скважину, то можно достичь этих водоносных горизонтов. Он покупал за бесценок земли и бурил. И вот, когда он почти разорился, вода хлынула из одной скважины. Прекрасная пресная вода.
— Это и было то, чего не хватало островам, — говорил наш шофер.
Он выглядел не старым и не молодым, так, смуглый, мальчиковой комплекции филиппинец. В его обязанность, видимо, входила дружеская беседа с гостями. Он не сыпал цифрами, давал возможность отвлечься, подолгу молчал, а если и заговаривал о чем-то полезном для нашего путешествия, то это выглядело скорее времяпрепровождением за рулем.
Мы ехали по ровной, как стол, безмолвной равнине, разделенной ниточкой прекрасной дороги. Впереди, далеко, в сизой дымке угадывался силуэт горы в полнеба, точнее не горы, а вулкана Килауэа. Вокруг, насколько глаза могли охватить, простирался черный ландшафт застывшей вулканической лавы. Это его, Килауэа, фонтанирующая веками лава переливалась при извержении через край кратера, стекала и покрывала все пространство. Оставалось только удивляться всему, что здесь, на острове жило и дышало, удивляться уютным островкам жизни на берегах океана, буйству тропической зелени нашего и опять — пятизвездочного отеля «Хилтон Вайколоа Виллидж». Он занимал гигантскую территорию, и вернее было бы назвать его просто Хилтон-тауном. Как и современный приморский городок, он имел свой монорельсовый поезд, собственный судоходный канал, по которому ходили катера — их водили девушки в морской униформе...
Был момент, когда филиппинец, нарушив молчание, заговорил о временах правления короля и воина Камеамеа Великого, объединившего враждовавшие между собой племена в единую монархию...
Помню, мы с моим соседом по креслу отвлеклись и не расслышали фразу, которая, как я заметил, привела пассажиров в некоторое смущение.
— Что он сказал? — спросил я у Светланы.
— Король Камеамеа торговал орехами...
Конечно же, эту реплику филиппинца, рассчитанную на взбадривание пассажиров, надо было воспринимать не так прямо. Меня лично она развлекла, тем более что речь шла о том самом Камеамеа, который и послал Александру I плащ из грудок красных и желтых попугаев, что висит и по сей день в Кунсткамере Петербурга...
На одной из стоянок, предназначенных для короткого знакомства с местностью и чтобы каждый мог выпить кофе и по нужде сходить, я спросил у нашего филиппинца:
— Почему Гавайи носят английский флаг?
— Очень просто, — сказал он, — его подарил гавайцам белый человек, английский моряк...
Но более квалифицированный ответ меня еще ожидал. Как только мы тронулись, наш шофер-гид продолжил тему, заданную мной:
— Если вы хотите, наконец, избавиться, — объявил он на весь автобус наставляющим голосом Хорошего Парня, — избавиться от мучительного вопроса, почему пятидесятый штат Америки носит английский флаг, слушайте. Его в 1794 году поднял на Гавайях английский лейтенант Пэджет... Правительство Великобритании не придало этому никакого значения, ему не до колоний было, рядом бурлила революционная Франция... Что же касается туземцев, им очень понравился это флаг, и они никому не хотели его отдавать.
Дорога до Килауэа предстояла неблизкая. Многих от обилия увиденного и долгой езды укачало, уморило, и некому стало переводить мне слова филиппинца за рулем. Слышал только, он что-то говорил о Джеймсе Куке... Я невольно предался своим размышлениям. Вспоминал вчерашнюю прогулку в бухту Кеалакекуа; нависшую громаду застывшей лавы над океаном и под ней, на зеленом мыску белый обелиск — могилу Кука; вспомнил слова Кука о туземцах, потом съевших его: «Мне никогда не приходилось, — писал он, встречать дикарей, державшихся так непринужденно, как здешние дикари»...
К тому времени, когда наконец мы добрались до Килауэа, кажется, ни у кого из нас эмоций на него не осталось. Все ежились от холода на серой, продуваемой океанскими ветрами высоте. Фотографировали, глядели на леденящую душу гигантскую чашу кратера, на зловеще дымящиеся разводья, снова фотографировали...
Я впервые в жизни видел кратер вулкана вблизи. И если бы у меня спросили, на что похоже его лоно, мне в голову не пришло бы земное сравнение.
