Я люблю тебя, Ройс, и хочу быть твоей.
Застонав, он приник к ее губам. Кьяра должна быть его, только его. Она сама жаждет этого.
Когда наконец он ослабил объятия и она смогла говорить, с ее припухших губ сорвался вопрос:
— Сколько остается до рассвета?
Ройс пробормотал что-то несвязное, но его восставшая плоть, упиравшаяся ей в живот, сказала за него все. Однако он продолжал бороться с собой:
— Кьяра, Кьяра, мы не должны.
— Но ведь рассвет еще не наступил. Ты можешь побыть со мной.
— Кьяра, — он с трудом узнал свой голос, — если я не вернусь до твоей свадьбы, до брачной ночи с Дамоном… Он может…
— У меня никогда не будет с ним брачной ночи, — услышал он в ответ. — Она будет только с тобой.
О, если он не вернется из Рудных гор, если все их планы и надежды рухнут, если она будет приговорена к жизни с Дамоном, если случится так, то пусть у нее останется хотя бы воспоминание, которое всегда будет с нею.
С ее губ вновь сорвалось его имя. Один звук… Но в этот звук она сумела вложить просьбу, мольбу. Нет, требование.
— Ройс!
Она замерла в ожидании ответа. Искала в его глазах и нашла, прежде чем он хрипло выговорил:
— Надо заложить дверь на засов.
Глава 19
Он разжал объятия и увидел, как она метнулась к двери; рубашка облепила ее, словно легкое облако, пронизанное светом затухающего пламени. Босые ноги ступали бесшумно. В комнате слышалось лишь его учащенное дыхание и потрескивание угольев.
Чресла Ройса отяжелели от желания. Ему казалось, он мечтал о ней всю жизнь. Жаждал ее всеми фибрами души, как только может жаждать настоящий мужчина — чтобы обладать и защищать, любить и благословлять. Кьяра вошла в его душу и сердце.
И сейчас она станет его. Безраздельно. Отныне и навсегда. В том самом древнем значении, что сильнее и крепче любых супружеских клятв.
Возвратившись, Кьяра остановилась возле раскрытой постели, ожидая, что он приблизится. Но он оставался возле очага.
— Подойди сюда, Кьяра, — тихо сказал Ройс, протягивая к ней руку.
Девушка повиновалась, глядя на него широко раскрытыми, удивленными глазами. Он не стал объяснять ей то, о чем она не догадывалась: на простынях и перине не должны остаться гледы — свидетельство утраченной невинности.
Ройс взял ее за руку, привлек к себе. Он овладеет его прямо здесь, возле очага, — об этом он мечтал все прошедшие ночи. Это свершится в бликах затухающего пламени, которое будет тускло освещать их тела, подрагивать в такт их любовным телодвижениям.
Кьяра смотрела на него нежно и доверчиво, лишь теперь понимая, какое у него огромное, сильное тело и как она слаба и беззащитна рядом с ним.
Ее девическое смущение только подогревало его страсть. Да, время пришло, обратного пути нет. Это должно произойти До рассвета еще два часа — достаточно, чтобы насладиться сполна.
Прямо перед очагом была брошена толстая волчья шкура. На нее он ступил, держа Кьяру за руки, пристально глядя ей в глаза. Желая запомнить это мгновение навсегда.
Немного погодя его взор скользнул ниже, и он снова увидел ее грудь под влажной рубашкой. Грудь, которая ждала поцелуев и, казалось, набухала под его взглядом.
Заведя руку ей за спину, он пригнул голову и нежно взял губами сквозь легкую ткань рубашки ее напрягшийся сосок. И тотчас почувствовал, как весь сотрясается от внутренней дрожи. Такого с ним еще не бывало. Он испугался, не ощутит ли она его дрожь, не вызовет ли это у нее страх. Кьяра возбуждала его так, словно в ней пылало какое-то неугасимое пламя. Ему хотелось поскорее проникнуть в нее, увидеть, как ее целомудренное девичье желание перерастет в вожделение истинной женщины, познавшей подлинную страсть.
Его губы, а потом язык коснулись второй розовой жемчужины, венчавшей ее грудь.
С легким вскриком она вцепилась ему в волосы. Ройс продолжал ласкать губами и языком ее грудь, спустив рубашку с плеч; ногти девушки впивались ему в кожу через грубую ткань туники. Тихие стоны, которые она издавала, были для него лучшей музыкой, зажигавшей огонь в крови, и средоточием этого телесного жара было то, что находилось в самом низу живота и чему было немыслимо тесно в одежде.
Кьяра извивалась в его объятиях; казалось, ей не хватает воздуха, стоны становились громче.
Свободной рукой он приподнял подол ее рубашки, скользнул пальцами по мягкому теплому треугольнику между ногами, ощутив горячую влажность.
Слава Господу! Она готова принять его! Желает этого. Вожделеет. Застонав от проснувшегося голода, он крепко прижал Кьяру к себе. Какое-то время он оставался недвижим, ощущая каждой частичкой своего тела только безмерную, бесконечную любовь и то, как необходима ему эта женщина.
Кьяра пошевелилась, готовая упасть перед ним, но он не позволил этого, не переставая ласкать ее.
Потом сам опустился перед ней на колени, чтобы в свете очага видеть то, к чему прикасается пальцами, а затем и губами, языком. Он проник в ее святая святых, прикоснулся к еще не расцветшему цветку любви, который стал тверже и больше от его прикосновений. Ее бедра слегка задвигались, стоны участились.
— Ройс…
Он продолжал свои медленные ласки — глазами, кончиками пальцев, языком.
Внезапно ее тело напряглось и — он почувствовал это прежде всего губами — изогнулось в сладостной судороге. Вспышка. Взрыв. И расслабление. Ноги у нее подкосились, и он бережно помог ей опуститься на колени.
Они стояли на теплой волчьей шкуре, и он шептал ей в ухо, чтобы она не пугалась и не удивлялась тому, что с ней сейчас произошло: так и должно быть, и оно повторится еще не раз. Но теперь уже по- иному, когда он войдет в нее.
Девушка смотрела на него безумными глазами, в которых сквозило одно лишь желание. Рубашка прилипла к ее влажному телу, и он помог снять ее.
Вздохнув, она обвилась вокруг Ройса, нашла его губы и замерла. Ее белоснежная кожа резко выделялась на фоне его темной туники.
Высвободив руку, он расстелил рубашку на шкуре, осторожно опустил на нее притихшую Кьяру, после чего стал неторопливо раздеваться, испытывая удовлетворение оттого, что она не спускает с него глаз, видит его тело и восставшее доказательство его желания.
Никогда еще не гордился Ройс так своей чувственностью, своей мужской силой, как сейчас. Ибо в этот миг он ощущал себя королем. Богом.
Отбросив одежду, он лег на шкуру рядом с Кьярой, испытывая ни с чем не сравнимое наслаждение от соприкосновения их обнаженных тел. Ее стон прозвучал как приветствие, и Ройс сразу же откликнулся. Груди Кьяры ласково касались его груди, напрягшиеся соски задевали редкие темные волосы.
Он целовал ее губы, щеки, ресницы, плечи, чувствуя такой восторг, словно совершал все это в первый раз в жизни.
Ему хотелось действовать неспешно в эту, возможно, последнюю их ночь. Хотелось быть особенно нежным и осторожным, но она неосознанно торопила его, и он, соприкасаясь с ее лоном, с ее вздымающимися бедрами, поневоле ускорял и свои движения.
— Ройс, — бормотала она как в бреду, — Ройс, ну пожалуйста. Сделай это, моя любовь. Скорее.
Ее неприкрытое желание подстегивало его, заставляя забыть о сдержанности, потому что он и сейчас страшился нарушить ее целомудрие, хотел и не хотел доводить близость до естественного конца, мысленно призывая и себя, и ее к благоразумию…
Но ведь она сама просит, нет, требует: хочет отдать ему все, разделить с ним еще не изведанную сторону наслаждения, радость обладания.
