Стюарта на третий день пребывания миссис Хотчкис у него дома. Он вернулся относительно рано. Из гостиной на первом этаже доносились голоса портних и Эммы. Когда он вошел в комнату, там оказались все трое: миссис Хобби за швейной машинкой, поставленной у окна, ее дочь Луиза перед Эммой, закалывающая что-то булавками у нее на плече.
Комната была в беспорядке, но в том особенном женском беспорядке, который мил сам по себе: рулоны ткани на диване, пуговицы, разложенные на письменном столе, там же жестянка с фурнитурой. На полу — развернутый рулон кружев, рулоны разнообразного шитья. Похоже, дамы подбирали отделку к платью из синей шерсти. На стуле валялись сантиметр, подушечка для булавок, несколько катушек ниток разных цветов. Там же лежали и ножницы. Стук педали ножной машинки, вращение колес то быстрое — холостой ход, то более медленное — когда из- под иглы заструилась синяя шерсть. Все трое говорили, казалось, одновременно — женский щебет, так похожий на птичий. На вешалках, прицепившись к каминной полке, висели три почти готовых платья.
— Как дела? — спросил он с порога.
Луиза обернулась и вынула булавку изо рта, и Стюарт смог увидеть Эмму в полный рост. И что-то в груди его екнуло.
Воображение не раз рисовало ее обнаженной — округлой, женственной, словно зовущей дотронуться до себя. Но никогда она не представала перед его мысленным взором одетой. Упаси Бог. И вот она стояла перед ним — куда милее, чем он мог себе представить. В полосатой шелковой блузке и приталенной, пригнанной по фигуре юбке, — маленькая женщина, знавшая, как подчеркнуть свои достоинства и скрыть недостатки, если они у нее были.
Стюарт поймал себя на том, что снял шляпу и пригладил волосы — на улице стоял промозглый холод, и пальцы его почти онемели. Он, никуда не уходя, расстегнул пальто и снял шарф, любуясь Эммой.
А что он ожидал увидеть? Он надеялся, что его удивление не слишком явно отразилось на лице. Он считал ее хорошенькой, хотя и несколько слишком коротконогой и упитанной. Может, чуть неотесанной. Женщиной, которой больше нравится проводить время с вонючими овцами, чем прихорашиваться. Хотя, как оказалось, в юбке, отлично сидевшей на ее фигуре, она выглядела как куколка — с тонкой талией и пышными округлостями. Светлые волосы были аккуратно зачесаны назад и падали на спину золотыми кольцами — настоящая принцесса из сказки. А ее глаза, ее лицо... Стюарт на несколько секунд лишился дара речи.
Если бы сейчас был разгар сезона, она могла бы всколыхнуть лондонский высший свет. Пошли бы сплетни, слухи. Ее не могли бы не заметить, и та одежда, в которой она была сейчас, давала понять, что она желает быть замеченной.
— Ах! — сказала она, застенчиво улыбаясь. — Не так плохо, правда? — Она даже кокетливо затрепетала ресницами, вампирша этакая.
— Красиво. — Он засмеялся. — Вы выглядите как... ну, скажем, как леди, как самая элегантная леди, только еще симпатичнее: как леди, с которой я бы хотел познакомиться поближе.
И снова реакция на его слова оказалась двойственной. Его внимание ей льстило и в то же время внушало неуверенность. Она улыбнулась чуть пошире, решив принять комплимент как должное. Но тут же покачала головой, надула губы и потупила взор. Он никак не мог определить, что в ее реакции было естественным и что — напускным. Иногда она вела себя так, что ее никак нельзя было заподозрить в неискренности, — наивная, неискушенная, он просто не мог ей не верить. Но уже через минуту она представляется циничной, все в жизни познавшей, так что ему ничего не остается делать, как корить себя за то, что позволил ей себя обмануть.
Он стоял в дверях несколько долгих минут, пытаясь придумать предлог, чтобы задержаться, просто для того, чтобы налюбоваться на нее. Дворецкий подошел неслышно, принял у него пальто и деликатно покашлял, чтобы привлечь внимание.
— Ваше сиятельство, — сказал дворецкий и начал шептать. Стюарт рассеянно слушал, что почта
ждет его на каминной полке, что с одной из лошадей проблемы, что один из младших садовников заболел и нуждается в выходном пособии. Что проект архитектора по реконструкции дома требует его подписи, что одна из балок для игровой комнаты прибыла с браком — трещина по самому центру. Были и другие дела, требующие его внимания. Стюарту ничего не оставалось, как повернуться и уйти — заниматься делами.
Но Эмма Хотчкис, возникшая из уродливых покровов старой одежды, словно бабочка из кокона, поразила его сегодня настолько, что он долго не мог уснуть. Он воображал, как, сопровождая ее на самые различные сборища, морочит голову знакомым, представляя ее «своей йоркширской соседкой»: «Позвольте представить землевладелицу с прекрасной овечьей фермой». Рекомендуя ее таким образом, он не произнесет ни слова лжи, и в то же время ухоженный и респектабельный вид «йоркширской соседки» непременно введет людей в заблуждение.
«А может, все наоборот», — подумал он, проснувшись. Быть может, владелица овечьей фермы из Йоркшира представляла из себя нечто гораздо более занимательное, чем он думал вначале.
Четвертый день в замке на холме для Эммы Хотчкис начался примерно так же, как и три предыдущих. Она встала до рассвета. И во время завтрака в одной руке она держала чашку с кофе, а другая была вытянута, чтобы портниха могла сделать новую наметку от талии до подмышек. На ленч она ела пирог с мясом в платье, которое было сшито только наполовину, а остальное еще сколото булавками. Большую часть дня и начало вечера она провела, примеряя разнообразные детали своего нового туалета, зачастую сшивавшиеся прямо на ней. К ужину на машинке был прострочен последний шов и пришита последняя лента. У нее было пять платьев, в Лондон ей обещали прислать две ночные рубашки, еще у нее было дамское шерстяное пальто и — Стюарт привез их сегодня сам — прелестная пара синих дамских высоких ботиночек на шнуровке и роскошные бальные туфельки, а также драгоценности — фальшивые, но при этом весьма милые, — это все было добыто стараниями Стюарта. А еще косынки, шарфы, перчатки, шляпки.
И расшитая бисером шелковая дамская сумочка-ридикюль. Эмма дала своему партнеру по «игре» список ее содержимого.
Его не было дома до темноты. Ужин прошел, а его все не было. Стюарт сильно задерживался.
Уже в спальне Эмма услышала, как открылась парадная дверь — когда разгружать было нечего, кучер подавал карету к главному входу. Эмма вышла на лестницу и перегнулась через перила.
— Вы все смогли достать? — спросила она. Он остановился и посмотрел вверх.
— Мне пришлось урезать список.
— Ваши знакомые дамы уехали после ужина. А как дела с дядей?
— Он отправил мне телеграмму. Надеется на встречу со мной в Лондоне, но не раньше воскресенья. До тех пор он будет в Гемпшире.
«Четыре дня, — подумала Эмма. — Все начнется через четыре дня».
И тут он произнес слова, от которых у Эммы заныло сердце:
— Я думаю, что здесь нам больше нечего делать. Мы готовы. Давайте завтра отправимся в Лондон. Утром соберем вещи.
Эмма прикусила губу. Лондон.
В Лондоне гораздо проще организовать то, что еще предстояло устроить, и времени это займет как раз до конца недели. Эмма кивнула.
— Тогда спокойной ночи, — сказала она, глядя на мужчину, которого она понять не могла, но к которому ее неудержимо, опасно влекло.
Он смотрел на нее чуть дольше, чем того требовала простая вежливость.
— Спокойной ночи, — сказал он и пошел дальше. Эмма поймала себя на том, что не уходит, смотрит ему вслед, но она видела только тулью его шляпы и плечи, уплывающие в тень.
***
Стюарт никак не мог вспомнить всего стихотворения. Там было что-то о Боге, именно о нем писало большинство исламских поэтов, приверженцев суфизма. И еще о сахаре. Бог и сахар, так ему помнилось. Стихотворение Руми. Хотя, как Стюарт подозревал, пару строф он придумал сам — по мотивам Руми, так сказать. Стюарт лежал, закинув руки за голову, и усиленно пытался вспомнить все стихотворение. Надо было чем-то занять себя, ибо сон все не шел. Наконец он встал, накинул длинный домашний халат, сунул ноги в тапочки и пошел в библиотеку. Он примерно знал, где найдет книгу.
Он был удивлен тем, что настольная лампа уже горела. Должно быть, уходя из библиотеки, он забыл ее потушить. Да, верно, он пошел спать, предварительно отослав дворецкого. Стюарт пожал плечами. Странная забывчивость. Такого с ним раньше не случалось. Но тут он заметил кое-что похуже и нахмурился. Огонь в камине тоже еще горел. Ну что же, ему это даже на руку. Стюарт подбросил пару поленьев. В тепле можно не только почитать, но и подремать, когда чтение ему надоест. Стюарт хотел было взять с собой лампу, чтобы, забравшись на стремянку, посветить на корешки, но потом передумал. Он всегда сможет вернуться за лампой, если та ему понадобится.
Однако ему пришлось передвинуть стремянку на несколько футов дальше, чем предполагал, туда, где было совсем темно. Он пробежал пальцами по корешкам книг, толкая стремянку. Тут были стихи Руми и в переводе на английский. Стюарт хотел найти наилучший вариант перевода, но для этого нужно было бы раскрыть томик и прочесть хотя бы пару строк, а без лампы сделать это было нельзя. Он находился на самой верхней ступеньке стремянки и уже обернулся, чтобы спуститься вниз, но чуть не упал, услышав, как открылась дверь.
И тут миссис Хотчкис собственной персоной, в его ночной рубашке и накинутом на плечи одеяле, вошла в библиотеку, неслышно ступая обутыми в турецкие тапочки ногами. Волосы ее были распущены, падали поверх одеяла на спину — три фута золотистых упругих пружинок.
Стюарт на мгновение
