которого учится имитировать скульптор, — это тот, кто создал человеческое тело; студенты лепят с живых моделей. Во всяком случае, так принято. Хотя в небольшом зале, где были собраны скульптуры, сидел пожилой человек и делал набросок с гипсовой статуи.
Эмма обошла его, так, чтобы он ее заметил, и спросила:
— Чарли? — Она улыбалась. Да, перед ней был действительно Чарли Вандеркамп. — Чарли, как дела?
— Эмма? — Голос его был слабым, вполовину слабее того, что она помнила. — Эмма!
Она почувствовала, как рот сам растягивается в улыбке.
— Она самая! Чарли, ты и представить не можешь, как я рада тебя видеть! — И это действительно было так.
Он встал. Горбился он несколько сильнее, чем десять лет назад.
— Как Зак?
Эмма покачала головой.
— Зак умер около года назад.
— Ах, дочка, мне так жаль.
— Ничего. Смотрю, ты все тем же занимаешься, — сказала она, кивнув на рисунок.
— Сертификат о происхождении. Ничего другого я не умею. Хотя нынче дело мое особого дохода не приносит.
— Ты все так же хорош?
Морщинистое лицо Чарли засветилось. В глазах, которые до этого казались безразличными и пустыми, зажегся интерес.
— Хочешь посмотреть?
В тесной каморке Чарли в Ист-Энде статуя, с которой он делал наброски, была почти закончена. Оставалось немного довести ее до ума, и все.
— Мы можем одолжить у тебя Психею на пару дней? — спросила Эмма, взяв с полки небольшую статуэтку. — Кстати, Бейли и Тед в городе? Мы рассчитывали на несколько маленьких копий Рембрандта и на две или три копии чего-то вроде «Христа и грешницы».
Чарли округлил глаза и весело воскликнул:
— Страхование произведений искусства!
Чарли рассмеялся и скосил глаза на Стюарта. Эмма не стала представлять мужчин друг другу, давая им возможность сделать свои собственные заключения друг относительно друга.
— Попал в точку, — сказала Эмма, — хотя мне может — понадобиться девушка, одетая в униформу горничной Карлайла, для одного дела.
— Да, Эмма, ты всегда была молодцом.
— Так ты в меня веришь?
— Как в себя.
— Так ты в игре?
— Разумеется.
— Знаешь кого-то, кто еще в деле?
— Только не Бейли. Он умер. Но Тедди все еще с нами.
— И Мэри Бет вполне подойдет на роль горничной. К тому же она может знать, где найти Марка.
— Хорошо. Мне она пригодится. И еще Тед или Марк и твой профессиональный совет. Как ты думаешь, может быть, у кого-то из них уже есть готовые картины? Что-то ненужное, что можно использовать?
Чарли пожал тощими плечами:
— Возможно, — и ласково ей улыбнулся. — Мы все были бы рады, если бы нам подкинули работенки и деньжат за нее.
— Считай, что ты ее получил. Свяжись со мной в «Карлайле».
— Старый добрый «Карлайл», — с улыбкой сказал Чарли. — Молодец, Эмма.
Эмма помотала головой, отказываясь от комплимента.
— Всего лишь на несколько дней, а потом назад, к своим овцам.
Как бы там ни было, удовольствие, что она испытывала сейчас, явилось неожиданным призом в игре, которую она играла поневоле. Она не только, возможно, поможет Стюарту обокрасть дядюшку, но и даст подзаработать тем людям, кого она любила в юности, кто были ее друзьями, слегка подзаработать. Увы, им повезло меньше, чем ей. Чарли, Тед, Марк и Бейли — все отправились в тюрьму, а Чарли еще и остался хромым на всю жизнь, потому что в ногу ему попала пуля.
Когда Эмма собралась уходить, Чарли взял Эмму под руку, поверх ее головы глядя на Стюарта. Чарли притянул ее к себе и достаточно громко, чтобы мог слышать Стюарт, сказал:
— Если он твой поделыцик, то ему нужен портной получше. Он красивый парень, Эмма, но пусть его красота тебя не ослепляет — он никогда не сойдет за аристократа.
Эмма засмеялась.
— Не сойдет? Даже за иностранного?
Чарли поджал губы, оценивающе глядя на Стюарта.
— Он умеет подделывать акценты?
— Я не знаю. Он настоящий аристократ, Чарли.
Чарли неодобрительно покачал головой.
— Он подойдет, — сказала Эмма.
Чарли пожал плечами.
— Возможно, если ты так думаешь. — Проходя по коридору, посреди которого стояло ведро с водой — явное свидетельство протекавшей крыши, — Чарли снова сказал: — Жаль Зака. Я тебе сочувствую, Эмма. Правда.
— Спасибо. Он долго не мучился. Все случилось быстро.
— Хорошо, что так. Но знаешь, мне все равно его жаль. По- настоящему. Он был хорошим парнем. Лучше всех.
Эмма не сразу нашла слова.
— Ты прав, — с улыбкой сказала она.
В карете, запряженной шестеркой лошадей — обстоятельство, заставлявшее Стюарта вздыхать всякий раз, как он видел свой экипаж, — виконт Монт-Виляр спросил ее:
— То, что ты затеяла сделать с моим дядей, вы уже проворачивали со своим мужем?
Она кивнула.
— Что-то похожее. Номер со страхованием произведений искусства был у Зака коронным. Он сам его разработал, хотя сделал все на основе трюка, придуманного в Америке. Этой «игре» Зака научил Чарли. — Эмма поуютнее устроилась на сиденье и прикрыла ноги пледом — температура падала. Завтра обещали снег.
— Как он выглядел?
— Кто? — спросила она. — Зак?
Стюарт снял шляпу. Карета отъехала от тротуара.
— Что заставило тебя выйти за него замуж?
— Я не знаю. — Эмма смотрела в окно. Вначале она подумала, что поставит на этом точку, но вдруг начала говорить, глядя на проезжавшую мимо цветочную тележку: — Когда я впервые встретила его, я не поверила, что он викарий. Я думала, что викарий должен быть такой... пуританский, скучный — положительный, одним словом. — Она прижалась затылком к подбитому ватой изголовью сиденья. — Мы встретились во время игры в покер. Чарли взял меня под свое крыло всего за неделю до этого. Итак, я смотрела, как Чарли, Тед и Бейли играют в карты в пабе на Чейни-стрит, и тут входит этот священник, все чин по чину, в белом воротничке и с Библией в руках. Они быстренько разули его в покер, положили на лопатки при его же раздаче.
Однако выяснилось, что у Зака были необыкновенно глубокие карманы — он умел изымать деньги у незнакомых людей. У него к тому же был необычайно хорошо подвешен язык. По ходу дела выяснилось, что он играет на церковные деньги, возвращая исходную сумму по назначению, а навар оставляет себе. Увы, в тот раз все его денежки перекочевали к Чарли, Теду и Бейли. И тогда они открыли ему правду: не давать же пропадать такому талантливому парню, как Зак Хотчкис. Так Чарли сказал.
Для Зака это стало чем-то вроде Божьего откровения. «Разлучение жадных и бесчестных с их деньгами» — так он это называл. Он получал удовольствие и от процесса, и от результата, считая то, что он делает, в определенном смысле правомерным. Теперь я так думаю, но в то время я этого не осознавала. Похоже, такая жизнь ему нравилась, и собственная наглость приводила его в восторг. Под конец он стал организовывать такие масштабные «игры», которые до него в нашем кругу никто вести не решался. На какое-то время он даже сделал нас богачами.
Эмма вздохнула. Карета сделала поворот и слегка закачалась.
— Почему я вышла за него замуж? — повторила вопрос Стюарта Эмма, обращаясь скорее к себе. И себе же ответила: — Потому что я была молодой. Потому что я думала, что он бесстрашный. — Она вздохнула. — Но в душе он был и оставался наперсточником. Он знал только один трюк: быстрее двигай наперсток.
Больше она ничего не говорила. Довольно и этого. Тогда вмешался Стюарт:
— Он был обаятельным?
Эмма растерялась, заморгала, посмотрела на него. Темная одежда Стюарта сливалась с темно-красной, в полумраке почти черной, обивкой салона. Она засмеялась — чуть театрально.
— Зак умел улыбаться тебе так, как будто ты — солнце в его вселенной. Если, конечно, не считать того, что его вселенная каждые десять минут меняла солнца. А его самой любимой оставалась бутылка с джином.
— Выходит, его служба викарием — очередная мошенническая проделка? — с сарказмом спросил Стюарт.
— Вы о Заке? В Малзерде, где мы жили?
Он кивнул. Он был очень сосредоточен и внимателен, вопрос был задан не из праздного любопытства, хотя Эмма не вполне понимала, с какой целью.
— Нет, тут все было честно. Он год изучал теологию в Кембридже, два года учился в англиканской семинарии. В юности он хотел стать викарием. Затем, как он сам говорил, он решил, что будет дурачить людей каким-то иным способом. — Она засмеялась. — Он стал думать о религии как об особом виде мошенничества. И считал так до тех пор, пока не случилась беда. В ту ночь, когда меня ранили, он молился. Я никогда не слышала, чтобы он так молился. Он просил у Бога, чтобы оставил меня в живых и чтобы его сестра освободилась. — Эмма невесело усмехнулась. — Полагаю, Бог удовлетворил только одно его желание.
— Викарий-агностик. Как интересно.
— О нет. Он верил в Бога. Он просто не желал этого признавать. В глубине души он верил и в то, что есть рай, и в то, что он непременно попадет в ад. Ближе к концу жизни он уже был в аду.
Стюарт смотрел на нее, и лицо его было словно каменное.
Вначале, у нее все похолодело внутри — она побоялась, что сказала что-то не то, оскорбила Стюарта, передав отношение покойного мужа к религии или отправляя мужа в ад.
Она не посмела рассказать ему остальное: что когда ее, раненную, больную, волокли туда, куда она совсем не хотела ехать, — домой, она сама чувствовала себя жертвой обмана. И муж ее, преступник, не признающий никаких законов, всю ночь в поезде бормотал над ней молитвы — он знал наизусть весь молитвослов. Она чувствовала себя
