пятьдесят фунтов, серебряная шкатулка для визиток и в ней штук двенадцать карточек со следующей информацией: леди Эмма Хартли, оценщик произведений изящных искусств, представительница страхового консорциума. Ценные коллекции, Нью-Йорк, Париж, Лондон. В сумочке также лежали: телеграмма на имя леди Хартли, вырезка из французской газеты, на которой была изображена женщина, закрывающая лицо рукой от фотографов. Заголовок гласил: «Lady Hartley, la veuve du chevalier anglais, Sir Arthur Hartley».
Леонард протянул племяннику статью, чтобы тот перевел.
— Она вдова английского аристократа, — сказал Стюарт, читая газету. — В статье говорится, что дама в настоящее время ведет розыск украденных произведений искусства и принимает меры к тому, чтобы вернуть их владельцам, и картина Рубенса, висящая в одном из залов Лувра у нее за спиной, — лишь одно из полотен, найденных и возвращенных ею за последний год. — Стюарт взглянул на дядю. — Ты можешь себе представить, что эта леди Хартли здесь остановилась?
— Может, и остановилась. А может, просто обедала здесь и оставила сумочку. — Он продолжал копаться в ридикюле.
— «Благослови тебя Бог», — подумал Стюарт.
— Вот! — с триумфом произнес Леонард, доставая ключи. — Уверен, что это ключ к одному из номеров. Видишь, на самом верху выбита тройка.
Стюарт выгнул бровь.
— Ты думаешь, мы могли бы заглянуть? Я ни разу не бывал в здешних апартаментах.
Леонард поджал губы.
— Мы должны вернуть даме сумочку немедленно. Она, наверное, с ума сходит от беспокойства.
— А как насчет ужина?
— Побыстрее его закончим. — Богатая симпатичная женщина, потерявшая сумочку, была Леонарду куда интереснее нудного племянника.
Леонард быстро расправился с ростбифом, орудуя вилкой так, чтобы племянник понял — надо поторапливаться. Все оставшееся время за столом он не мог говорить ни о чем другом, кроме того, как эта дама может выглядеть в жизни и насколько она должна быть благодарна тем, кто вернет ей имущество.
Леонард ставил себя выше светских условностей. То, что мужчина не может по правилам хорошего тона явиться к даме без приглашения, его не волновало.
— Представляешь, как она обрадуется, когда нас увидит? — говорил Леонард, когда они поднимались в лифте.
Хорошенькая миссис Хотчкис — леди Хартли — весьма удивила Стюарта тем, что совершенно не выглядела взволнованной.
Она приоткрыла дверь и раздраженно спросила:
— Чего вы хотите?
Леонард деликатно покашлял.
— Мы, так сказать...
— Если вы из газеты, то сказать мне вам нечего. Убирайтесь.
— Нет, мы не из газеты, — быстро сказал Стюарт. — Мы нашли вашу сумочку.
Щель раскрылась чуть пошире.
— Что? Мою сумочку? Вы шутите!
Тут вступил Леонард.
— Мы определенно не шутим. Это ваше?
Эмма настежь распахнула дверь, и ее красивые синие глаза так же широко распахнулись. Стюарт сам впервые видел интерьер ее номера, заглядывая ей через плечо.
— Пожалуйста, заходите.
Эмма довольно мило устроилась. Шаль, что Стюарт купил ей вчера, была небрежно брошена на спинку кресла, стоявшего в эркере. Дорожные сундуки куда-то исчезли, и номер выглядел весьма опрятно. На кровати была разложена ночная рубашка, на коврике у кровати — тапочки. Создавалось впечатление, что дама готовилась ко сну.
На письменном столе лежали три скрученных холста. Стюарт горел от нетерпения.
Леонард никаких картин не заметил. Он вошел и спросил:
— Вы, конечно, можете опознать эту сумочку?
«Вполне вежливо и резонно», — отметила про себя Эмма.
— Да. Там должны быть мои визитки. Я — Эмма Хартли. Агент страховой компании и оценщица. Там еще есть кошелек и в нем немного мелочи и около трехсот или четырехсот фунтов в крупных купюрах. — Она нахмурилась. — И еще телеграмма, которую я не успела прочесть. — Затем она состроила недовольную гримасу. — И еще вырезка из газеты. Эти репортеры не дают мне покоя с тех пор, как я отыскала Рубенса в каморке лифтера.
— Сумочка, безусловно, ваша, — сказал Леонард, протягивая даме ридикюль.
Небрежно бросив сумочку на кушетку, она подошла к буфету и открыла его.
— Господа, не хотите ли немного бренди? Угощайтесь, а я пока прочту телеграмму. Вы не представляете, от каких проблем вы меня избавили. — Между тем Эмма достала бокалы и бренди — дорогой французский коньяк, который Стюарт купил ей сегодня утром. — Я вам так обязана. Угощайтесь. — Она поставила поднос с тремя бокалами на журнальный столик, а сама взяла ридикюль. Открыв его, она сказала: — Позвольте мне вам заплатить. — Она перевела взгляд с одного мужчины на другого. — Пятьдесят фунтов каждому?
Стюарт быстро помахал рукой.
— Нет, ни в коем случае. Нам было приятно сделать это для вас.
Леонард на минуту лишился дара речи, но вскоре опомнился и, рассматривая коньяк на просвет, сказал, любуясь янтарной солнечной жидкостью:
— Нас вполне устроит немного бренди.
Тогда она подняла свой бокал и улыбнулась так лучезарно, что Стюарт даже растерялся.
— За галантность, — сказала она. — Пока есть на свете джентльмены, она не умрет.
Леонард покраснел, прочистил горло. Стюарт не мог отвести от нее глаз. Потом он все же сумел скосить глаза на свернутые холсты. Он был совершенно искренне смят и растоптан. Эмма играла так естественно, что это его пугало.
— Не могу передать, как я вам обязана, — продолжала Эмма. — Я так расстроилась из-за пропажи. А теперь, если вы позволите, я прочту телеграмму. — Эмма развернула телеграмму, пробежала строчки глазами и широко улыбнулась. Она посмотрела на них со счастливым выражением лица. — Трое, — сказала она. — Три покупателя. Господи, славный сегодня выдался вечер! — Она улыбаласьтак, что у Стюарта все внутри переворачивалось, ему больно было даже представить, что его дядя будет иметь с ней дело, хотя прекрасно понимал, что все так и должно случиться, если пойдет как надо. — Что ж, если вы не хотите взять деньги, позвольте мне отблагодарить вас по- другому.
Леонард навострил уши.
Она помолчала, потирая мочку уха. Изящный и женственный жест глубокой задумчивости — она словно советовалась с внутренним голосом, справлялась, можно ли этим людям доверять. В итоге она сказала прямо, без обиняков:
— Видите ли, я веду маленький личный бизнес, который могу назвать весьма прибыльным. Предположим, я могла бы сделать для вас достаточно хорошие деньги, гораздо больше, чем пятьдесят фунтов, за двадцать четыре часа. Вам это не будет стоить ничего.
— Я весь внимание, — сказал Леонард, глядя на нее поверх ободка бокала.
— Хорошо. — Эмма несколько манерно указала на письменный стол. Впрочем, жест ее не был лишен изящества. — Вот там. Нет, позвольте я вам сама покажу. — Она подошла и развернула холст. — Вы видите?
Стюарт и Леонард дружно уставились на копию, сделанную рыжеволосым Бейли- младшим с картины Рембрандта «Христос у колонны».
— Это подделка, — весело сказала она и попросила их подойти поближе. Смотрите. — Она выдвинула ящик стола и достала оттуда какие-то бумаги. — А это провенанс.
Леонард поморщился как от боли, услышав это слово, а Эмма между тем продолжала:
— Здесь счета, отчеты о продаже, письма, контракты об участии в выставках, брошюры, некоторые новые, некоторые выпущенные уже довольно давно, любые документы, имеющие отношение к истории картины, которые доказывают, что она — они, — Эмма засмеялась, — подлинные. Но это тоже подделка.
Леонард нахмурился.
— Я полагал, что вы официально признанный эксперт по картинам.
— Я и есть официально признанный эксперт, и я работаю, кстати, на компанию «Ллойд» среди прочих. Я вполне респектабельная персона. Но несколько моих менее крупных компаний ведут дело на стороне, и так, что все остаются счастливы. Смотрите, как это делается. Страховая компания — это ключ. Во-первых, в любой страховой компании имеются списки постоянных клиентов- фанатиков, которые покупают очень дорогие произведения и не стоят за ценой. Я знакомлюсь с такими людьми, приглашаю их на ужин. Это просто часть моей работы, делается это, в основном чтобы укрепить деловое сотрудничество. В процессе более близкого знакомства с этими людьми я выясняю, кто из них не побрезгует приобретением произведений искусства, которые нельзя получить легально. Во-вторых, охранники в музеях часто работают под страховыми компаниями. Когда одна из моих мелких компаний узнает, что тот или иной охранник готов ненадолго вынести то или иное произведение за определенную мзду, тогда — вот тогда на сцене появляюсь я.
Я ужинаю и пью вино с людьми, которые, возможно, страсть как хотят заполучить работу мастера, принадлежащую тому или иному музею. Я пытаюсь измерить степень интереса потенциального клиента, и если вижу, что в глазах загорается огонь, и делаю вывод, что для этого человека картина — сосредоточие всех желаний, я начинаю действовать. Из музея благодаря охраннику произведение исчезает на час или два — достаточно, чтобы газеты подняли шум. Но клиент теперь знает, что «обмен» произошел. «Подделка» заменила подлинник, который теперь уже на пути к нему. И я — благодаря своему «необычайному детективному таланту» — нахожу работу в каком-нибудь подсобном помещении музея. Или, как в прошлый раз, на почте, в уже запакованном виде и готовую к отправке на какой-нибудь «почтовый ящик», где эту картину уже никто и никогда бы не нашел.
Произведение искусства возвращается музею. Страховой компании не только не приходится платить, они выглядят героями, потому что нашли шедевр. Я объясняю покупателю, что никто не будет
