Клэр Лэнгли-Хоторн
«Последствия греха»
Сэму и Джасперу
1
Когда ранним субботним утром внизу зазвонил телефон, Урсула Марлоу поняла, что это может означать только плохие новости. Через несколько секунд она услышала мягкие, неуверенные шаги на лестнице, а потом осторожный стук в дверь спальни. Было еще темно. Урсула быстро встала, сунула ноги в шелковые домашние туфли цвета слоновой кости, взяла со стула темно-желтую кашемировую шаль и поплотнее закутала плечи.
— Ничего страшного, Биггз, — шепнула она через дверь. — Я не сплю. Сейчас спущусь.
Дверь медленно отворилась; дворецкий стоял на пороге с лампой в руке.
— Кто звонит? — спросила Урсула.
— Мисс Стэнфорд-Джонс.
Временами Биггз бывал таким чопорным.
Урсула спустилась по лестнице; Биггз шел за ней, почтительно молча.
Девушка взяла трубку.
— Уинифред, это ты? — спросила она.
— Салли… слава Богу. Я должна была тебе позвонить. Понятия не имею, к кому еще обратиться. Это кошмар. Даже не знаю, как объяснить. Здесь, в моей комнате, кто-то есть — и, Салли… мне кажется, она мертва!
Урсула потеряла дар речи. Шаль сползла с ее плеч на пол. Биггз, почтительно державшийся в отдалении, подошел и подобрал ее. Урсула осталась стоять в батистовой ночной рубашке. Она понимала, что Уинифред права: кто еще мог ей помочь? У кого еще имелись связи, чтобы все уладить, — если только это было возможно? Кто здесь был дочерью одного из самых богатых английских промышленников?
— Не выходи. Я сейчас приеду. — Урсула положила трубку. — Биггз, ступайте на улицу и найдите мне кеб.
Биггз вскинул брови, но подчинился.
Урсула поднялась наверх и быстро начала одеваться, не прибегая к помощи горничной Джулии. В спальне было холодно, хотя в камине по-прежнему горел огонь. Не желая будить никого из обитателей дома, особенно отца, Урсула не стала включать верхнее освещение и собралась при тусклом свете ночника, умудрившись своими силами зашнуровать длинные тесемки корсета.
— Черт возьми! — пробормотала она сквозь зубы, торопливо застегивая темно-серое льняное платье, которое Джулия приготовила ей накануне вечером.
Часы на каминной полке пробили пять. Урсула нетерпеливо натянула черные кожаные полусапожки, которые валялись под стулом, зашнуровала их лишь наполовину и в полумраке заспешила вниз по лестнице. Биггз ждал на нижней ступеньке с зонтиком в руках.
— Никакого зонтика, — предупредила Урсула. — Кеб здесь?
— Ждет на улице, — спокойно ответил Биггз. — Полагаю, мисс, это вам понадобится, — сказал он, протягивая ей плащ и сумочку.
Урсула вынуждена была крепко держаться, пока кеб с грохотом катил по тускло освещенным улицам. Уличные фонари вдоль Пиккадилли призрачно сияли сквозь плотную пелену дождя. Бок о бок с ними ехал грузовой фургон; извозчик в темном плаще сгорбился от холода. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем они свернули на Грейт-Рассел-стрит, миновали внушительную колоннаду Британского музея и спустились по Монтегю-сквер. Колеса заскрежетали по мостовой, и кеб остановился перед дверью знакомого белого дома. Газовый фонарь на углу тускло горел в сыром тумане, но в доме не светилось ни одного окна. Урсула много раз приезжала сюда на собрания Женского социально-политического союза, но неизменно днем. В сумерках дом казался мрачным и странным.
Урсула познакомилась с Уинифред на одном из первых собраний союза в Куинс-Холл. Хотя она знала Уинифред в лицо еще со времен Соммервиль-колледжа, их пути редко пересекались. Когда Урсула поступила и Оксфорд, Уинифред училась уже на последнем курсе и у нее была прочная репутация радикалки. Слушая выступление Уинифред по поводу Женского кооперативного общества, Урсула в своем отороченном мехом пальто чувствовала себя в высшей степени сомнительной особой. В конце концов, имя ее отца было синонимом «эксплуатации рабочих», как часто выражалась та же Уинифред.
Сходное чувство она ощутила сегодня, выходя из кеба. Ее мир столкнулся с миром Уинифред, и Урсула вовсе не была уверена, что готова к последствиям.
Шляпу и перчатки девушка забыла дома. Осенний ветер пробирал до костей. Урсула подумала, что выглядит нелепо, стоя здесь ранним утром и с волосами, заплетенными в косу, как она всегда делала на ночь. Большую часть жизни Урсулу оберегали от холода из опасения, что она станет жертвой чахотки, от которой умерла ее мать. В конце концов она почти инстинктивно восстала против такой опеки. Теперь Урсула дрожала и сожалела о своем порыве. Зачем вообще она здесь?
— Все в порядке, милочка? — спросил кебмен. — Никого нет дома, как я погляжу.
— Не беспокойтесь, — с улыбкой отозвалась Урсула и полезла в сумочку за деньгами.
Кебмена, кажется, это не убедило.
— Честное слово, — сказала Урсула, протягивая ему деньги.
Он взял плату, приподнял шляпу и что-то пробормотал сквозь зубы об «этих современных девицах».
Урсула поспешно шагнула с обочины, и кеб отъехал.
Она подошла к дому и нерешительно позвонила в дверь; отчетливый металлический звук эхом разнесся по безлюдным комнатам. Возможно, Уинифред сидит одна, в темноте, и ждет. Урсула никогда не была наверху, но воображение с легкостью нарисовало зловещую сцену. Ни звука, ни движения. Урсула помедлила, потом позвонила еще раз. В ее сознании возникали жуткие картины — возможно, после того как Уинифред позвонила (с той минуты прошла как будто целая вечность), случилось нечто куда более страшное.
Дверь внезапно отворилась, и Урсула быстро вошла. Уинифред стояла в коридоре, держа толстую желтую свечу. Воск тек ей на руку, но она этого не замечала.
— Наверху… — хрипло произнесла она.
— Можешь объяснить, что случилось? — шепнула Урсула, кладя сумочку на столик.
— Самое ужасное — я не знаю, как это объяснить, — сбивчиво заговорила Уинифред. — Я не понимаю, что произошло. Я не… я ничего не помню.
— Можешь проводить меня наверх? — попросила Урсула, и в глубине души ее охватил ужас при мысли о том, что она может увидеть.
Пепельно-серое лицо Уинифред говорило о ее тревоге. Тревоге, которая казалась абсолютно немыслимой всего неделю назад, когда Урсула сидела в этой самой гостиной и с удовольствием пила чай. Девушка вспомнила, какой уютной казалась комната, в окна которой лился вечерний свет; вокруг витал запах свежеиспеченных пирогов и меда, а дискуссия о судьбе либерального правительства была захватывающей. Пока Урсула следовала за Уинифред по коридору, эти образы медленно покидали ее сознание, точь-в-точь как солнце исчезает с небосклона.
Картина, которая открылась ей наверху, оказалась неестественной и страшной. Слабо освещенная комната была полна теней. Камин еще теплился; зеркало на каминной полке в раме, выкрашенной под черное дерево, отражало тусклые огоньки догорающих свечей. Постель, на которой лежало тело, была
