кроватные занавески, гадая, когда они успели сменить цвет с голубого на темно-красный. Тут она поняла, что лежит не в своей кровати, и через пару секунд, проснувшись окончательно и все вспомнив, повернула голову. Рядом лежал мужчина. Ее муж, Пэн Джервилл.
Даже во сне его лицо было искажено болью. Вчера вечером, когда он вошел в комнату, она едва поверила глазам, увидев, в каком он состоянии, и поняла, что вероятность постельного обряда скорее всего отпадает. Догадки подтвердились. Когда Пэн вошел в комнату, она лежала голая, под простынями. Он встал у двери и долго смотрел на нее, пожирая взглядом, затем подошел ближе и печально посмотрел сначала на свои руки, затем на постель.
Догадавшись, что он не может справиться сам, Эвелин быстро отвернула простыню и, как только он улегся, заботливо накрыла, стараясь не обращать внимания на румянец, вспыхнувший на его щеках. Как только она закончила с простыней и легла на свою половину, Пэн тяжело вздохнул и погрузился в сон.
На этом и завершилась их первая брачная ночь. Эвелин ничего больше не оставалось, как отвернуться, но заставить себя уснуть оказалось крайне тяжело! Голова болела от мыслей о пожаре, причинившем ему боль, а ей – бескрайнее чувство вины. Также она безумно сожалела, что утратила возможность ощутить все то, что должно было последовать за теми удивительными поцелуями, которыми он возбудил ее.
Сейчас уже наступило утро нового дня. Посмотрев на мужа и увидев, что даже во сне на его лице отражалась боль, Эвелин не решилась будить его. Пусть спит сколько захочет, ибо отдых, как говорила ее мама, есть лучшее лекарство от любого недуга.
Она потихоньку выбралась из постели, обрадовавшись, что смогла сделать это бесшумно, и подбежала к сундуку, который отец притащил сюда из ее спальни.
Красное платье погибло при пожаре вместе с теми, что она планировала носить в ближайшие несколько дней. Что ж, надо покопаться и отыскать какое-нибудь другое, решила она. Сильно переживая из-за своей наготы, Эвелин схватила первое попавшееся платье – светло-коричневое, в котором она обычно занималась хозяйством. Эвелин быстро надела его и, как могла, расправила на себе, морщась от его непривлекательного вида, хотя, с другой стороны, какой бы наряд она сейчас ни взяла – все окажутся мятыми.
Махнув на это рукой, Эвелин еще раз взглянула в сторону постели и, убедившись, что муж спокойно спит, выскользнула из комнаты. Она спустилась в зал, но, пройдя полпути, остановилась на ступенях, видя, что весь замок уже, очевидно, на ногах. В зале не осталось ни одного спящего гостя или слуги. Там не было никого, кроме ее кузенов, сидевших за столом. Эвелин собиралась было повернуться и пойти обратно, но куда? В спальню нельзя – там Пэн спит, все остальные комнаты заняты. Понимая, что выход только один, Эвелин распрямила плечи и продолжила спускаться. Затем она пошла по залу, к столу, с гордо поднятой головой, надеясь, что такой вид скроет ее нежелание быть здесь.
– Что ж… – медленно произнесла Юнис. От этих слов Эвелин еще сильнее выпрямилась. – Ты совсем не изменилась.
– Не изменилась? – удивленно переспросила Эвелин.
– Угу, – сухо ответила Юнис. – Полагаю, муж твой так и не смог поваляться с тобой в постели… А мы уж испугались. В противном случае ты бы выглядела иначе.
– Юнис, ну, конечно, ничего не было, – вмешался Хьюго, пока Эвелин мысленно спрашивала себя: что должно было произойти с ее внешностью? – Иначе доказательство ее невинности свисало бы с перил.
Эвелин не нужно было объяснять, о чем идет речь. Она знала, что Хьюго имеет в виду окровавленную простыню – результат того, что муж лишает девственности свою невесту. Эвелин как-то раз была на свадьбе своей соседки и видела торжественную церемонию и все ритуалы.
– Мой муж обжег руки во время пожара, – объяснила она со всей твердостью, на какую была способна, – и пока не может завершить обряд.
– Это он тебе так сказал? – с наигранным сожалением спросила Юнис. Хьюго покатился со смеху. – Вообще-то руки здесь – отнюдь не главное.
– Точно, – весело подметил Стейсиус. – Или его «инструмент» тоже пострадал при пожаре?
Эвелин стиснула зубы, чувствуя вновь вернувшуюся беспомощность. Кузены, завидев, как изменилось выражение ее лица, подобно волкам, приметившим отбившегося от стада олененка, обступили ее и начали безжалостно унижать, выедая последние крохотные частички самоуважения.
Глава 5
Пэну снилось, что он борется с огнем. Вокруг не оказалось никаких подручных средств, и в порыве отчаяния он начал тушить пожар голыми руками, сопротивляясь языкам пламени, вонзавшимся в плоть, прожигая пальцы и ладони. Но боль росла и в конце концов заставила его проснуться.
Он в ужасе вскочил и, резко подняв перед собой руки, уставился на них. Увидев повязки и ощутив боль наяву, Пэн вспомнил, что действительно обжегся и плюхнулся обратно в постель. Лежа, Пэн в напряжении разглядывал кроватный полог, пытаясь отвлечься от мучительного жжения и одновременно вспомнить вчерашние события. Брачная ночь совершенно не оправдала его ожиданий. Он повернул голову: соседняя половина кровати пустовала, супруга уже куда-то ушла. Недовольно хмурясь, Пэн отпихнул простыню и снова сел. По всей видимости, решил он, придется кое-что ей объяснить при следующей же встрече. Злиться и давить на нее он не будет: в конце концов, Эвелин замужем впервые, но, чтобы стать хорошей женой, она должна будет усвоить несколько вещей: например, ей не положено покидать постель до тех пор, пока не проснется муж. Вдруг ему захотелось бы завершить вчерашнюю попытку? Конечно, с такими руками вряд ли что-нибудь получилось бы, но все же..
Размышлениям пришел конец, как только он встал и, оглядев комнату, понял, что ему нечего надеть. Абсолютно вся одежда, хранившаяся в комоде, и та, что с него сняли друзья, сгорела при пожаре. Осталась только простыня, которой мать вытирала его вчера после этого унизительного купания… Очень расстраивала мысль о том, что его, как ребенка, запихнули в ванну, хотя его матери, похоже, это понравилось. Ловко засучив рукава, она приступила к делу – точно так же, помнится, она мыла своих собак дома, в Джервилле. По завершении процедуры мама приказала ему вылезти, быстро вытерла его, обмотала простыней и отправила спать.
Прогнав из головы страшные воспоминания, Пэн посмотрел на пол, где мирно лежала простыня. Самому поднять ее и заново укутаться было невозможно – он сразу это понял, но решил все-таки попробовать и легонько поддел ее пальцем, надеясь, что она долетит до одной из перевязанных рук. Потом, конечно, придется изловчиться, каким-то образом обмотать ее вокруг талии… но Господи, кого он обманывает! Он срочно нуждался в помощи, как бы прискорбно это ни звучало. Нужно было не только одолжить у кого-нибудь одежду, но чтобы этот кто-то помог ее надеть. Будь сейчас жена рядом – она помогла бы ему. Но Эвелин нет – очередная причина, по которой он должен будет объяснить ей, что нельзя покидать спальню раньше мужа, черт возьми!
Все больше раздражаясь из-за отсутствия жены, Пэн подумал, что, может, хоть родители еще у себя и смогут помочь… Он подошел к двери и, справившись с задвижкой, выбрался в коридор.
Он был уже на полпути к спальне, отведенной его родителям, как вдруг дверь напротив нее открылась и ему навстречу вышли лорд и леди Стротон. Вздрогнув, они замерли на месте. Пэн опустил руки, судорожно пытаясь прикрыться, и тут из родительской комнаты показался Уимарк Джервилл. При его появлении Пэн издал низкий рычащий звук, сразу привлекший внимание отца.
– Сын! – взревел лорд Джервилл, переводя взгляд со Стротонов на Пэна. – Какого черта ты здесь стоишь голый?!
Пэн со вздохом посмотрел на распахнутую дверь в комнату Эвелин и обнаружил, что повреждения не такие серьезные, как казалось вчера вечером. Когда его уводили, повсюду было полно дыма, и он думал, что сгорела вся комната, но огонь, по всей видимости, дальше кровати не распространился.
Понадеявшись, что комод с вещами все-таки уцелел, Пэн бросился внутрь, слыша, как оставшийся в коридоре отец торопливо извиняется за него перед Стротонами.
Пэн обошел разрушенную кровать и, приблизившись к обугленным остаткам комода, понял, что ситуация безнадежна – верхняя часть полностью сгорела, внутренние стенки покрылись копотью, на дне лежала горка пепла. Отсюда ничего уже не спасти, печально подумал он, затем бросил взгляд на перепачканную одежду, которую носил вчера. Он использовал шоссы и тунику, сбивая пламя, и теперь они валялись на полу в безобразной куче.
Морщась, Пэн тронул ногой каждую из тряпок. Вчера их насквозь промочила вода из ведер, но теперь они высохли и, кажется, затвердели в том положении, в котором остались лежать.
– Боже правый! Что за ужас был здесь вчера!
Пэн оглянулся на вошедшего в спальню отца. Уимарк покачал головой и, закрыв дверь, прислонился к ней, тяжело вздыхая. Пэн ничего не ответил.
– Тебе, конечно, нужна одежда, – сказал лорд Джервилл, направляясь к сыну. – Мне стоило раньше об этом подумать. Ведь пока ты не вошел в эту комнату, я так и не понял, почему ты голый бегаешь по замку.
– Одежда здесь есть, – сказал Пэн, затем неохотно добавил: – Мне, правда, понадобится помощь, чтобы ее надеть.
– Естественно, я помогу тебе! Где… – Отец запнулся, в ужасе созерцая закаменевшие бесформенные кучки на полу, о которых, должно быть, и говорил Пэн. – Ты с ума сошел! Ты ведь не собираешься надевать это?!
Нагнувшись, он поднял искалеченную гарью и водой вещь, отдаленно напоминавшую тунику Пэна. Затрещав, она распрямилась, как доска.
– Нет, сын, ни в коем случае! Я принесу тебе одну из моих
