забрала сына, успокоила его, пресекая все возражения.
Эллен сказала:
— Я возьму его, миледи.
— Ни в коем случае, — отрезала графиня. — Ты слишком хорошая служанка, и мне тебя очень недоставало.
Опечалившаяся было отказом, женщина вскоре повеселела.
— Салли, — позвала Катриона, — возьми своего мокрого господина.
Ей пришлось еще выдержать пир, устроенный в честь их приезда матерью Патрика. А ее собственная мать долго пыталась вызнать, все ли хорошо у дочери с графом. Убедившись в конце концов, что дела обстоят отлично, Хезер испустила вздох облегчения и вернулась к мужу.
Приближался вечер, и Катриона не могла сдерживать зевоту. Мэг Лесли усмехнулась.
— По-моему, — шепнула она невестке, — тебе будет совершенно позволительно удалиться с этого пира.
Катриона склонилась к Патрику.
— Гленкерк! Придется мне прямо здесь и заснуть, между желе и пирожными. Или ты раньше объявишь о конце этого вечера?
— Хорошо, голубка, иди, но я еще должен побыть. Давай сейчас встанем, да заодно спасем и других, которые тоже хотят удалиться.
Они поднялись, дав тем самым знак всем, кто хотел уйти. Катриона вежливо пожелала гостям спокойной ночи и поспешила в детскую. Раскрыв живые глазенки, Джеми лежал на животе и сосал свой малюсенький кулачок.
— Такой хороший малыш, — сказала заботливая Люси.
Катриона взяла сына на руки, немного покачала. Носик младенца задергался.
— Ох, — запричитала Салли, — смышленый малыш почуял молоко!
Джеми заплакал. Люси приняла у Катрионы ребенка, а Салли поспешила помочь своей госпоже снять корсаж. Графиня села. Снова взяв сына. Кат дала ему грудь. Когда ребенок насытился и, сонный, развалился у нее на коленях, она улыбнулась и тихо заметила:
— Он стал такой большой!
— Да, мадам, — подтвердила Салли, — и к тому же очень сообразительный!
Графиня положила сына обратно в колыбель и натянула на него одеяло.
— Когда я вижу его таким махоньким, таким беспомощным, — заметила Катриона, — мне с трудом верится, что со временем он станет огромным несносным мужчиной, похожим на своего отца.
Обе служанки захихикали, а Катриона, поднявшись, застегнула корсаж и пожелала им доброй ночи. Она поспешила в свои покои, где заботливая Эллен уже приготовила чан с горячей водой. Сбросив одежду, Катриона забралась в него и расположилась блаженствовать в благоуханной воде.
Она, привыкшая мыться ежедневно, не имела такой возможности уже две недели!
— Эллен, скажи, чтобы слуга графа Ангус приготовил ванну его светлости. Мне не хочется, чтобы сегодня он лез ко мне в постель вонючим.
А пока служанка отсутствовала, Катриона взбила пену на своих волосах, промыла их, снова взбила и ополоснула.
Она выбралась из чана и, не одеваясь, устроилась перед камином. Подоспевшая Эллен насухо вытерла ей волосы, а затем расчесала их до блеска. Наконец Катриона встала и, приподняв волосы обеими руками, позволила Эллен вытереть ей тело.
— Совершенство! Ты чистое совершенство! — В дверях стоял граф.
— Ангус приготовил вам ванну, милорд, — сказала в ответ графиня.
Взгляд Патрика скользнул вдоль ее тела. Катриона дерзко глянула в ответ.
— Ты словно солнечный свет, любовь моя?
— А ты воняешь лошадьми и двумя неделями пыльной дороги.
Он засмеялся.
— Я не задержусь. Спокойной ночи, Эллен.
Эллен довольно заулыбалась.
— Какую ночную рубашку, миледи?
— Не беспокойся, Элли. Дай мне только шаль.
Катриона забралась в просторную кровать и накинула себе на плечи кружевную шаль.
— Спокойной ночи, Элли.
— Спокойной ночи, мадам.
Катриона сидела на кровати, прислушиваясь к звукам, доносившимся из спальни Патрика, и посмеивалась. Он шумно плескался, что-то фальшиво напевал и издавал какое-то утиное кряканье. Катриона забавлялась. Несколько минут спустя, голым, он прошел через дверь, соединявшую их комнаты, и решительно направился прямо к кровати. Какое-то время они просто смотрели друг на друга.
Затем граф медвежьей хваткой схватил жену, и она уютно устроилась у него на груди.
— Ты рада, что приехала домой. Кат?
— Сейчас — да, но я не шутила, когда сказала, что хочу часть года теперь проводить в Эдинбурге. Юный король вскоре вступит в свои права. Он, конечно же, женится, и тогда снова появится настоящий двор. Когда это случится, я не хочу быть в Эдинбурге чужачкой.
— Нет, голубка, мы не станем бывать при дворе короля Джеймса. Бабушка не уставала повторять, что залог выживания в том, чтобы держаться подальше от политики и еще дальше — от двора. Наша ветвь в роду — младшая, но самая богатая. Мы всегда избегали неприятностей, потому что держались незаметно. Так будем поступать и впредь.
— Тогда почему ты купил мне дом в городе?
Соски у нее на грудях порозовели и заострились, и она рассердилась на свое тело, так быстро ответившее на ласку.
— Потому что я всегда плачу свои долги, мадам.
Граф наклонился и, поддразнивая, принялся покусывать кончик ее груди.
Она сердито отодвинулась.
— Я обставила этот дом на собственные деньги! И что же, теперь не смогу проводить в нем даже несколько месяцев в году?
— Конечно, сможешь. Мы станем ездить в город каждый год, обещаю тебе. Ты будешь делать покупки, смотреть представления, наносить визиты нашим друзьям. Но при дворе у Стюартов мы не появимся. Известно, что Стюарты всегда испытывают недостаток в средствах, а отказать дать взаймы королю едва ли возможно. Его также нельзя попросить и вернуть долг. Мы обеднеем за какой-нибудь год! — Он затянул ее под себя и наклонился. — Я не хочу больше сегодня говорить об этом, графиня Гленкерк.
В его зелено-золотистых глазах появился упрямый блеск.
— Согласна ли ты быть послушной и покорной женой, ты, несносная шалунья?
Тонкие пальцы Катрионы вплелись в его темные волосы, и, потянув голову графа вниз, она поцеловала мужа медленно и умело, а ее созревшее тело медленно задвигалось под ним.
— Боже, — произнес Патрик, когда она наконец отпустила его. — Этому я тебя никогда не учил!
— Разве, милорд?
— Нет!
Смех Катрионы раззадорил графа.
— Ты сучка, — выдохнул Патрик, и его рука обернулась вокруг ее тяжелых волос. — Если я узнаю, что какой-то мужчина хотя бы только подумал отведать твоих роскошных прелестей…
Она снова засмеялась, но в ее глазах и в улыбке был вызов. Внезапно, с дикостью, которая перебила у Катрионы дыхание, граф овладел ею.
— Я никогда не смогу владеть тобой всей. Кат, ибо ты — ртуть! Но, клянусь Богом, дорогая моя, я испорчу тебя для всякого другого мужчины!
Катриона принялась отбиваться, но Гленкерк засмеялся и начал целовать ее легкими поцелуями в лицо, в шею, в грудь. Он чувствовал, как у него под губами билось ее жаркое сердце. Большие и сильные руки графа стали ласкать ее бедра, поглаживая шелковистую грудь.
