С этими словами он удалился, закрыв за собой дверь.
Оливия села и, теперь уже внимательнее осмотрев опустевшую каюту, отметила роскошь обстановки. Здесь не было ничего восточного, но вещи отбирались самые лучшие. В переборки были встроены книжные полки, а под ними располагался буфет с серебряными ручками.
Этот человек сказал ей свое имя, но, казалось, назвал первое, что пришло ему в голову, — просто для удобства. Просто для того, чтобы она как-то обращалась к нему. Он не был джентльменом — по крайней мере он так утверждал, — но окружающая обстановка свидетельствовала о его власти и определенном положении. Он хозяин корабля. Его голос приятен и мелодичен, а таких красивых ухоженных рук не бывает у простых тружеников или тех, кто выбился наверх из обычных моряков.
Кто же он такой? Чем занимается? Единственное, что поняла Оливия, — этот молодой человек явно не аристократ.
Отбросив простыню, Оливия завернулась в стеганое покрывало. Она едва не упала — столь неожиданным оказалось покачивание пола под ногами. Когда же она сделала несколько осторожных шагов к столу, колени ее задрожали и слегка закружилась голова. Три дня в постели и горькое успокоительное давали о себе знать.
Она стала коленями на мягкий стул рядом с решетчатым окном и выглянула наружу. Во все стороны простиралось сверкающее на солнце море. Вдали, почти у самого горизонта, виднелся другой корабль, ослеплявший смешением цветов — алого, пурпурного и золотого, — с раздувающимися от ветра большими парусами. Она различала звуки шагов и гомон на верхней палубе, и над всей этой суетой господствовал властный голос хозяина судна.
Оливия отвернулась от окна. Покрывало оказалось неудобной одеждой, и она решительно открыла один из шкафчиков. Там стояли тарелки, стеклянная посуда и столовое серебро. В другом лежало пересыпанное лавандой белье: мужские сорочки, ночные рубашки, шейные платки. Что-нибудь да подойдет.
Оливия вытащила ночную рубашку. Хозяин судна был высоким мужчиной, и рубашка вполне может послужить ей платьем. Потребовалось немного времени, чтобы натянуть ее через голову и завязать шелковые ленты кружевного воротничка. Рукава, правда, оказались слишком длинными и широкими, и ей пришлось закатать их до самого локтя, а подол выглядел чрезмерно широким, но даже в этом импровизированном платье она уже не чувствовала себя беззащитной. Вновь покопавшись в белье, Оливия вытащила темно-красный платок. Из него вышел вполне сносный пояс, позволивший хоть как-то подобрать объемные складки,
На переборке над мраморным умывальником висело зеркало, и Оливия принялась с пристрастием рассматривать себя. Выглядела она бледнее, чем обычно; черные глаза теперь казались просто огромными, и под ними залегли темные тени. Ее нос — удлиненный фамильный нос Гренвиллов — сегодня выдавался особенно сильно.
Взяв лежавший на умывальнике гребень из слоновой кости, Оливия принялась расчесывать волосы. Черные кудри были безнадежно спутаны и противились любой попытке привести их в порядок. Хорошо бы вымыть голову: волосы выглядели тусклыми и безжизненными, как у прикованного к постели инвалида.
Да, выглядит она не слишком хорошо. Какая-то болезненная и неряшливая, как будто ее только что извлекли из-под камней. Неожиданно раны Оливии засаднило, заныло и бедро.
Она слегка коснулась бедра и, обнаружив там плотную повязку, вновь залилась краской. Владелец судна мыл ее и помогал отправлять жизненно важные потребности! Она вдруг вновь ощутила его руки на своем теле… Он называл себя врачом, но таких врачей Оливия прежде никогда не встречала.
И что он предлагал ей перед тем, как уйти? Что-то такое, что якобы она желала и сама. Он говорил загадками, но его слова тем не менее запали ей в душу.
Загадки должны быть решены. Оливия быстро отбросила гребень и откинула спутанные волосы. Чтобы стянуть непослушные кудри, она использовала еще один из льняных платков Энтони, на этот раз синий, и вновь посмотрелась в зеркало. Несколько раз куснув губы, надеясь, что от этого они станут ярче, Оливия затем с той же целью ущипнула себя за щеки. Бесполезно.
Она отвернулась от зеркала, покусывая ноготь большого пальца. Он говорил, что покажет ей такое, чего дочь лорда Гренвилла никогда бы не увидела в обычных обстоятельствах. Опять загадки.
И почему она все еще ощущает какую-то отчужденность? Скользящее по волнам судно, теплые солнечные лучи на лице и охватившее ее странное предчувствие — все это реально и ощутимо, а вот то, что окружало ее перед роковым шагом в пустоту, — очень-очень далеко.
Перед ее мысленным взором возник образ Фиби. Подруга с тревогой смотрела на нее своими круглыми голубыми глазами, волосы ее, как всегда, разметались. Судя по всему, она с ума сходит от беспокойства по поводу того, что Оливии уже нет в живых.
Девушка посмотрела на колечко. Если бы она могла послать его Фиби, тем самым успокоив ее! Оливия вновь взглянула на сверкающее море. Как бы ей пригодился сейчас почтовый голубь, но, к сожалению, у нее не было привычки везде носить с собой этих птиц.
Тревога Оливии вдруг разом улеглась. Она ничего не могла сделать, чтобы как-то рассеять страхи Фиби, и потому перестала переживать понапрасну. От обилия солнечного света и пряных ароматов моря душу ее переполняли разные чувства. Ликование. Обещание. Предвкушение.
Глава 2
-Миледи, лорд Карл плачет, — тихо и как-то нерешительно сказала нянька, остановившись в дверях. Маркиза Гренвилл тем временем расхаживала по галерее, останавливаясь у каждого открытого окна, чтобы взглянуть на раскинувшийся внизу сад, дремлющий под лучами яркого солнца.
Фиби прижала руку к груди — хныканье ребенка тут же отозвалось приливом молока.
— Дай-ка сюда. — Она взяла младенца на руки и ткнулась носом в его пухлую щечку. — У него режутся зубки? Щека такая красная.
— Думаю, так оно и есть, миледи. Я втерла немного гвоздичного масла ему в десны, чтобы снять боль.
Фиби кивнула, присела на широкое мягкое сиденье у окна и расстегнула лиф платья. Ребенок, не переставая плакать, тотчас жадно приник к источнику пищи.
— Николае все еще спит?
— Да, миледи. Я приведу его к вам, как только он проснется.
— Наигрался сегодня утром, — заметила Фиби не без гордости.
— Он прямо-таки маленький чертенок… просто сгусток энергии! — подхватила нянька с одобрением. Затем почтительно присела в реверансе и направилась к выходу.
— От лорда Гренвилла еще не было вестей? — спросила Фиби, прекрасно понимая, что в случае чего ей немедленно бы сообщили.
— К сожалению, нет, миледи. Сержант Крэмптон полагает, что его светлость сейчас в Вестминстере, но он послал еще одного гонца в Мейдстоун, дабы разузнать, не присоединился ли его светлость к лорду Ферфаксу.
Фиби вздохнула, и ребенок, выпустив сосок, негодующе вскрикнул.
— Постарайтесь не волноваться, миледи, — с беспокойством сказала нянька. — Иначе молока станет меньше или оно и вовсе исчезнет.
Фиби попыталась успокоиться и вновь поднесла ребенка к груди.
— У Джайлза нет вестей от поисковых отрядов с острова? — задала она еще один вопрос, заранее зная ответ. Джайлз Крэмптон, верный помощник ее мужа с начала войны, немедленно сообщил бы, случись что-либо заслуживающее внимания.
— Нет, мадам. — Нянька снова присела в реверансе и вышла.
Но кто-нибудь должен же был видеть Оливию! Фиби погладила малютку по головке, пытаясь успокоить его, несмотря на собственное смятение. Не могла же подруга просто исчезнуть с лица земли? Она не взяла лошадь, а значит, не могла уйти слишком далеко. И кроме того, остров так мал. Неужели ее похитили?
О, не дай Бог! Несколько лет назад, в начале этой бесконечной войны, уже была попытка похитить Оливию и потребовать за нее выкуп. Похититель украл не ту девушку… вернее, как можно заключить теперь, именно ту, которую нужно, поскольку племянница лорда Гренвилла Порция стала необыкновенно
