обезьянкой.
Не имея желания что-либо делать, кроме как спокойно сидеть, я отдыхаю телом и душой. Да и делать мне нечего. Я не могу ускорить события или что-либо изменить, и, видимо, поэтому ко мне приходит понимание, что в деле с убийством «мистера Кливленда» аналогичная ситуация. Я не в состоянии на нее повлиять. Я могу только сидеть и ждать, когда поезд доставит меня к конечному пункту моего путешествия. Тогда я пойду в британское посольство, отдам ключ и попрошу найти Амелию.
Поэтому я закрываю глаза и просто наслаждаюсь быстрой ездой, и мне страшно представить, что поезд остановится.
Когда мы делаем следующую остановку, весь город выходит приветствовать меня, и мне дарят фрукты, вина и цветы — все, что производится в округе Фресно, Калифорния.
Мужчин привлекает мой обгорелый нос, они интересуются, какие задержки были в пути и какое расстояние я оставила позади, а женщины хотят увидеть мое платье, в котором я путешествовала вокруг света, и кепку, что я носила, спрашивают про мой саквояж и обезьянку.
Мужчина, стоящий позади толпы, кричит:
— Нелли Блай, мне нужно подойти к вам!
Толпе, как и мне, любопытно узнать, чего он хочет, и люди расступаются, пропуская его вперед к площадке вагона.
— Нелли Блай, вы должны дотронуться до моей руки, — взволнованно говорит он.
Почему бы не порадовать человека. Я тянусь к нему и касаюсь его руки. Он кричит:
— Теперь вам наверняка повезет — у меня в руке левая задняя лапа кролика!
Я ничего не знаю про левую заднюю лапу кролика, но позднее мой поезд благополучно пересекает мост, который держался только на винтовых домкратах, и рухнул, едва мы успели проскочить. После того как мы избежали катастрофы, у паровоза, переведенного от нас на другой путь, отлетело колесо. В такие моменты я вспоминала о левой задней лапе кролика и думала — а может быть, в этом что-то есть. А еще о том, не отведет ли она несчастья, которые, по-видимому, приносит ключ, спрятанный в каблуке моего ботинка.
В другом месте, где меня опять приветствует большая толпа, кто-то кричит:
— Нелли, на слоне вы катались?!
Когда я отвечаю «нет», этот человек опускает голову и уходит, и мне кажется, что я подвела его.
Потом мы останавливаемся в городе, где полиции приходится сдерживать толпу. Все хотят пожать мне руку. Одного из полицейских оттесняют в сторону, а другой, видя, какая судьба постигла его товарища, поворачивается ко мне:
— Толпу мне уже не сдержать, но руку я вам пожму.
Однако пока он пытается дотянуться до моей руки, толпа увлекает его в сторону.
Вся поездка по центральной долине Калифорнии и пустынным районам юго-запада проходит по тому же сценарию: на каждой станции я свешиваюсь с площадки и обеими ладонями жму протянутые мне руки, а когда поезд трогается, люди бегут за нами и хватают меня за руки, пока им это удается.
Руки у меня болят, но я не обращаю внимания на такую ерунду. На всем пути следования я слышу добрые пожелания, получаю поздравительные телеграммы, мне дарят фрукты и цветы, встречают и провожают приветственными возгласами, жмут руки. И локомотив, несущийся как сумасшедший по цветущим долинам и среди заснеженных гор, увлекает за собой красивый вагон, наполненный ароматами цветов.
Все это время я живу текущим моментом и забываю обо всех моих заботах и тревогах. «Мистер Кливленд» больше не причиняет мне беспокойства. Я дома, счастливая, довольная и в безопасности.
— Выходи, и мы изберем тебя губернатором, — говорит один житель Канзаса, и я верю, что они так и сделают, если судить по радушному приему, устроенному мне.
Невозможно сказать, в каком месте меня встречали с большей теплотой. Более десяти тысяч человек приветствуют меня в Топеке. Сказать, что мне оказывают почтение, было бы сильным преуменьшением. Все проявляют ко мне доброту, хотят, чтобы я закончила путешествие вовремя, словно на карту поставлена их собственная репутация.
Только ночью, когда я лежу в кровати и слушаю ритмичный стук колес, снова сомнения и опасения закрадываются в душу и в сознании звучит навязчивый вопрос:
«Какого теперь ждать подвоха?»
60
Я еще сплю, когда проводник Джордж стучит ко мне и говорит, что мы подъезжаем к пригородам Чикаго.
Я не спеша одеваюсь и выпиваю последний кофе, оставшийся в поезде, после того как мы угостили всех желавших прокатиться с нами на любое расстояние, а потом приглашаю в свое купе двух моих попутчиков.
Нам — кондуктору Генри, Джорджу и мне — в пульмановском вагоне делать почти нечего, кроме как смотреть на поля и горы, проносящиеся за окном, когда мы летим на полной скорости.
Я с интересом слушаю их рассказ об истории пульмановского вагона. Совсем недавно он произвел революцию в стандартах обслуживания на железной дороге, предоставив обычному пассажиру отель на колесах, а богатому — дворцовую роскошь.
Изобретатель спального вагона Джордж Пульман спроектировал его, после того как провел не одну мучительную ночь, сидя в пассажирском кресле. Альтернативой этому было спать на грязном полу, положив под голову вместо подушки сумку.
Концепция Пульмана — раскладывающиеся на ночь сиденья, чистые простыни, полотенца и подушки, а также дамская и мужская туалетные комнаты — оказалась очень популярной.
В вагоне моего специального поезда — толстые ковры, портьеры, резные панели из красного дерева, французские стулья с мягкой обивкой, книжный шкаф с интересными изданиями, карточный столик, люстра и масляные светильники вместо свечей, высокие потолки и вода из системы резервуаров под крышей вагона. И конечно, Джордж, проводник. Я не знала, пока он мне не сообщил, что всех проводников в пульмановских вагонах называют Джорджами в честь Джорджа Пульмана.
Проводник рассказывает мне, что мой специальный вагон не выдерживает сравнения с личными вагонами состоятельных людей. Такие пульманы строятся по их заказам, при этом деталям уделяется повышенное внимание, как при конструировании яхт. Но Аврааму Линкольну, очевидно, так не понравился богато отделанный железнодорожный вагон, предназначавшийся для него как президента, что он лишь один раз воспользовался им — когда его везли в гробу.
— Похоронный поезд Линкольна до сих пор с призраками ездит по железной дороге, — говорит Джордж. — Каждый год в апреле он проезжает в полночь по тому же маршруту, по которому везли тело президента в Спрингфилд, место, где жил Линкольн. На ветру развеваются длинные черные ленты, играет оркестр, а в вагонах сидят скелеты.
Я смотрю в окно на пролетающие мимо телеграфные столбы и рассеянно слушаю проводника, как вдруг слышу имя, от которого вздрагиваю.
— Что ты сказал, Джордж?
— Простите, мисс?
— Какое имя ты произнес?
— Вы имеете в виду «Амелия»?
— Да, так что Амелия?
— «Амелия» — самый красивый личный вагон в стране. В прошлом году я месяц работал на нем, когда заболел мой приятель проводник.
— Кому он принадлежит?
