свою честь выше всего, ты дашь мне уйти.
Он потерял дар речи. Слова теснились в горле, давили на язык, заполнили мозг, но не могли сорваться с губ.
Она смотрела на него, как на только что пойманного дикого зверя, оглушенного и потерявшего ориентацию. Ему хотелось сказать, что он для нее не опасен, но он не знал, правда ли это. Испытываемые им ощущения не походили ни на одно знакомое ему чувство и почему-то вызвали в памяти воспоминания о том времени, когда он стоял перед отцом, маленький, напуганный и мечтавший найти защиту у матери.
Как мягко произнесла она слова, которые заволокли его разум туманом неверия! Его Алиса? Нежная, застенчивая Алиса, которая настолько не могла терпеть выполнение супружеских обязанностей, что молилась в это время, добровольно легла в постель другого мужчины! Носила ребенка?..
Он был сложным человеком и знал это. Он мог с легкостью оправдать свою ненависть к неверной жене, но понял, что готов простить Алису, готов рассматривать ее измену как попытку наладить их отношения. Он мог бы даже расспросить ее о любовнике, но обнаружил, что не испытывает к этому интереса. Он понял, что не хочет знать, впервые сознательно ища убежища в неведении.
Справиться с нанесенным в самое сердце ударом он не смог. Такие раны не проходят для сердца бесследно: оно слабеет, задыхается и лечится суровостью, похожей на броню.
Поначалу он, вероятно, ненавидел ее, а потом только завидовал, что она нашла любовь, а он так и остался в аду, порожденном ее исчезновением. Если бы ему представилась возможность, он освободил бы ее от супружеских обязательств, выполнил бы ее желание. Ему хотелось испытать в жизни счастье и радость, с которыми он встречал бы каждый новый день. А вместо этого он жил с сожалениями, подозрениями и неясным ощущением, что этот фарс еще не окончен.
Глава 34
Мэри-Кейт проснулась глубокой ночью. Луны, манившей к окну или навевавшей спящему ночные видения, не было. Она протянула руку, но рядом никого не оказалось. Значит, она одна. Из-за этого она и проснулась? Нет. Она довольно часто спала одна.
Она повернула голову. Подушка пахнет цветами, темная комната наполнена мрачной чернотой. Чтобы усладить чувства, соблазнить ничего не подозревающего спящего? Звук открывшейся двери, которая соединяла их комнаты, показался в темноте особенно отчетливым. Как будто шептала тоска Мэри-Кейт.
— Прости меня, Арчер!.. — Поспешное извинение, свободное от пустых сантиментов. Ночь и тьма требовали правды без прикрас. Еще минута, вечность застывшего во времени мгновения. — Пожалуйста, Арчер. Скажи, что прощаешь мне мою глупость. Скажи, что прощаешь меня!..
Потемнели его глаза? От желания или гнева?
— Я не разговаривал с тобой неделю, и первые твои слова — это просьба. Какой же мужчина в здравом уме откажет?
Он сел на кровать рядом с ней, матрас опустился под его тяжестью. Он ничего не сказал, когда Мэри-Кейт подвинулась ближе, не промолвил ни слова, когда она коснулась его руки.
— Мужчины слишком упрямы, чтобы понять, что для них хорошо.
— Не протягивай руку за подаянием, если бьешь другой, Мэри-Кейт. — В голосе проскользнула веселая нотка.
— Хочешь, я зажгу свечи?
— Нет. Пусть будет темно.
Ей показалось, что он тихо вздохнул.
— Я виновата, Арчер, и признаю это. Иногда я, не подумав, выпаливаю то, что вертится у меня на языке.
— Так за что ты извиняешься, Мэри- Кейт? За то, что сочла меня способным на убийство, или за то, что притворялась, будто видишь недоступное глазу простых смертных?
— У меня нет никакого желания принимать в этом участие, — сказала она. — Не могу выразить, как усложнил мою жизнь приезд в Сандерхерст. — Насколько, он никогда не узнает. — Я лишь пыталась найти свою семью, Арчер. По-моему, не такое уж большое преступление против небес. Недостаточное для того, чтобы тебе начали являться духи.
— Ты оказываешься невиновной, когда рассказываешь о немыслимых вещах, а я немедленно становлюсь виновным без вины?
— Если помнишь, я говорила то же самое, Арчер. Тишина, казалось, поглотила их мысли, очень долго они сидели молча. Но Мэри-Кейт все же хотелось покончить с этим раз и навсегда.
— Для тебя имеет значение, если я скажу, что не верю, будто ты мог совершить подобное преступление?
Она подвинулась ближе, но не решалась обнять его.
— Только если это правда, а не очередной бездумный всплеск. Подумай еще раз и скажи.
— Я уже думала. Едва я обвинила тебя в убийстве Алисы, как поняла, что ты не мог этого сделать.
— Тогда какие черты моего характера убеждают тебя в моей непричастности к бесчестным делам?
— Непричастности к бесчестным делам? Ты не так уж чист, Арчер. Тем не менее я верю, что ты не знаешь, где Алиса. Не могу представить себе, как ты теряешь самообладание.
— Значит, меня оправдывает не мой характер. И не мое обаяние?
Мэри-Кейт была рада укрывавшей их темноте. Он не увидел ее улыбки.
— Ты обладаешь бездной обаяния. Но не оно стало решающим оправданием.
— Ты чертовски хитра, Мэри-Кейт!
Она прикоснулась дрожащими пальцами к Сент-Джону, ощутив под тканью рукава расслабленные мышцы.
Он ничего не сказал, не пошевелился, когда она начала гладить его — сначала пальцами, потом всей ладонью — по груди так, будто впервые прикасалась к нему. Наконец он переменил положение — вытянулся на кровати — и привлек Мэри-Кейт к себе. Правой рукой он последовал за движением ее руки, повторяя прикосновения ее ладоней. Пальцы их рук переплелись. Левую руку он вместо подушки подложил Мэри-Кейт под голову.
— Почему ты так долго не приходил? Произнесенный шепотом вопрос не выдал смущения задавшей его женщины.
— Тебе мало того, что теперь я здесь? Помимо этого, моя мать постоянно напоминала, что у тебя нет защитника, что ты находишься во власти моего каприза, что ты узница.
— Которая разъезжает по округе в роскошном ландо, спит на кровати для принцессы и носит сшитые из заморских тканей наряды?.. Мне нравится жить в такой тюрьме, Арчер.
— Я должен был догадаться, что вы найдете общий язык. Обе ведете себя, как девчонки-сорванцы.
— Мне тоже вызвать в свою спальню лакея?
— Только попробуй, и он будет уволен.
— А повар?
— Слишком темпераментный. Ему следовало бы подыскать себе более спокойную работу.
— А старший конюх?
— Слишком занят с лошадьми. Пусть работает на Моршема.
— А граф?
— Угрюмый тип, поглощенный самокопанием. — Он накрутил на палец ее локон. — Говорят, он убил свою жену. Или вынудил ее бежать, когда ему это не удалось.
— Дураки!
— Говорят, он спутался со служанкой ирландкой, которая лишает его самообладания одной своей улыбкой. — Дуновение дыхания на ее щеке. Мягкий поцелуй в висок.
— Неужели?
— Истинная правда.
Она обеими руками схватила его за руку.
— Прости меня, Арчер, за то, что я причинила тебе боль!
Он не ответил, не стал отрицать, показав тем самым, как сильно она его ранила. Ничего не сказал, и когда она прильнула к нему, прижалась щекой к его груди. Его подбородок уперся ей в макушку.
— Ты, конечно, понимаешь, что мы оба запутались. Мы хорошо научились ранить друг друга и не можем идти дальше. Не можем и вернуться.
Она кивнула.
— У тебя свои поиски, у меня — свои.
Он крепче обнял ее, словно опровергая слова, которые могли бы разлучить их.
— У Алисы был ребенок. — Весь день сегодня ей хотелось произнести эти слова.
— Да, — просто подтвердил он.
— Ты мне этого не сказал.
— Нет.
Он, казалось, перестал дышать, будто сберегая силы для следующего вопроса.
— И ребенок был не твой.
— Сплетники постарались на славу, — сказал он тоном смирения.
Она собиралась выяснить еще кое-что, задать вопрос, который задавать не следовало бы:
— Тебе было все равно?
— Все равно?
Он отстранился от нее и лег на спину, уставясь в темный потолок.
— Я никогда не говорил о ребенке Алисы, — согласился он. — Знаю только то, что она его носила. Возможно, выгнать Алису мне помешала гордость или какое-то другое благородное чувство. Ребенок ведь не виноват.
Мэри-Кейт повернулась и положила голову ему на плечо, провела по его груди ладонью. Безмолвное утешение вот все, что она могла ему дать.
— Она гордилась им, любовь к ребенку почти ослепила ее.
— А ты что чувствовал?
— Я вспоминал себя шестилетним мальчишкой. У меня был любимый щенок, а отец отобрал его и приказал убить. Разумеется, он хотел преподать мне какой-то непонятный и извращенный урок, но я так никогда и не понял, какой именно. — Он обнял ее и притянул к себе. — Отвечаю на твой вопрос, Мэри-Кейт: мне было далеко не все равно.
Они легли поудобнее, теснее прижавшись друг к другу. Ей хотелось коснуться всего его тела, дюйм за дюймом, не из страсти, а из желания почувствовать свою с ним связь. Чтобы победить тьму и обступившие их призраки.
— Это была ее комната?
— Ты все время думала об этом?
— Да, — ответила она. — Раз уж это ночь признаний, думала.
— Она жила в той комнате, где сейчас обретается моя мать, разумеется, без лакея. — Он вздохнул. — У нас общая стена, и иногда мне хочется, чтобы она поселилась в другом конце коридора.
Мэри-Кейт хихикнула и тут же прикрыла рот рукой.
— Нет, — сказал он, — опуская ее руку. — Ты не виновата, раз это кажется тебе забавным. У нас с тобой мало веселья. И хотя я очень ее люблю, она стала еще более
