Потом Элизабет обняла герцогиня, прижав к себе дочь крепче, чем обычно.
— Будьте осторожны, дорогая, — прошептала она. — Шотландия сильно отличается от Англии. — Она сунула в затянутую в перчатку руку Элизабет увесистый мешочек с деньгами. — Это на всякий случай…
Элизабет кивнула в знак признательности, а потом наконец-то повернулась к отцу.
Тот стоял позади своих громко всхлипывающих женщин, изо всех сил стараясь казаться суровым, как и подобает герцогу. Галстук его был аккуратно завязан, парик напудрен и причесан, но когда он взял дочь за плечи и притянул к себе, чтобы запечатлеть на ее щеке поцелуй, она услышала его прерывистое дыхание.
— Я приеду через два месяца, Элизабет, чтобы узнать о вашем решении. Каково бы оно ни было.
Элизабет кивнула, проглатывая комок в горле. Несмотря на расхождение во взглядах, она будет по- настоящему скучать по отцу.
— Хорошо, папа, — только и смогла она промолвить, а потом резко высвободилась из его объятий и, расправив плечи, спустилась по ступенькам вниз, где ее ждали лошадь и ее муж.
Поскольку им предстояло ехать верхом, Маккиннон отказался от своего килта, предпочтя ему узкие клетчатые панталоны — шотландскую разновидность бриджей. Он надел темную куртку и синюю шляпу, низко надвинув ее на лоб. Он молча сидел на коне, наблюдая, как Элизабет прощается с домашними, и его глаза под надвинутой шляпой выражали нечто неопределенное.
— Берегите мою дочь, Маккиннон.
— Разумеется, ваша милость, — только и сказал шотландец.
Потом Элизабет уселась на дамское седло, ступив на тумбу, многие века служившую для этого у дома Дрейтонов. Она расправила вокруг себя юбки и взяла поводья у конюха, а потом повернула коня, чтобы в последний раз взглянуть на свою семью, стоявшую наверху лестницы.
Эта картина врезалась ей в память. Элизабет смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Как она будет скучать без них!
Щелкнув языком и ударив лошадь каблуками в бока, она пустилась вскачь по подъездной аллее, полная решимости прожить два самых значительных месяца в своей жизни.
Глава 9
Дуглас посмотрел на Элизабет, когда они пересекли бурно мчащийся поток, по которому проходила граница с Шотландией.
Они ехали уже много часов по пустынной болотистой местности, поросшей жесткой травой, которую могли есть только самые упорные овцы. Тусклое солнце, едва видимое среди туч, стояло высоко над головами, затерянное в небе, которое было таким же бесцветным и скучным, как чистый холст живописца, не оживляемое ни одной летящей птицей. Снова и снова проезжали они мимо развалин старинных крепостей, некогда защищавших приграничные болота от набегов разбойничьих шаек. Теперь от крепостных башен остались всего лишь постепенно разрушающиеся остовы. Когда в них гулял ветер, каменные стены рождали эхо, и тогда казалось, что меч клацает о меч и грохочут копыта разбойничьих коней.
Ближе к границе вересковые заросли постепенно уступили место мшистым болотам и долинам с буйной растительностью. Густые сосновые боры и дубравы почти не пропускали дневного света.
Вместо того чтобы избегать лесов, Дуглас углублялся в них по тайной тропе разбойников, известной очень немногим, неукоснительно избегая большаков, ведущих на север, чтобы не встретиться с пограничными дозорами. Поэтому они не видели ни души с тех пор, как покинули последнюю деревушку, которая теперь уже осталась далеко позади.
За время путешествия Элизабет говорила очень мало, отвечая на немногочисленные попытки Дугласа завести разговор короткими «да» или «нет», а иногда и просто кивком головы. Она напряженно сидела в седле, долгие часы глядя в каменном молчании вперед, на бескрайние дали. Дуглас знал ее всего лишь несколько дней, но этого было достаточно, чтобы понять: такое молчание не сулит ничего хорошего. У этой женщины всегда было что сказать, и то, что теперь она молчит — и уже долгое время — постепенно начало его тревожить.
Дуглас остановил своего коня и обернулся, чтобы взглянуть на Элизабет. Они были сейчас на узкой тропе, где мог проехать только один всадник.
— Ваша кухарка дала нам с собой поесть, а мы едем уже довольно долго. Не хотите ли сделать привал? Можно будет поразмять ноги и перекусить.
Элизабет бросила на него безразличный взгляд и молча кивнула.
Нахмурившись, Дуглас проехал сквозь заросли на небольшую полянку, где между замшелых камней тихо бежал ручей и густо росли утесник и песчаный тростник. Вереск цвел яркими вспышками розового, лилового и белого цветов, а солнце наконец-то пробилось сквозь облака, и капельки дождя на еловых ветвях блестели, точно слезинки фей.
Дуглас смотрел, как Элизабет спешилась, потом подскочил к ней и поддержал, потому что после долгой езды верхом ноги ее не слушались. Как ни странно, но вид у нее был такой же аккуратный и опрятный, как и во время отъезда: волосы убраны под нарядную шляпку, белоснежная шейная косынка старательно завязана под подбородком. И только кончик носа немножко покраснел от ветра.
Не говоря ни слова, Элизабет пустила своего коня попастись на лесной полянке, сняла перчатки и опустилась на колени у ручья, погрузив затекшие пальцы в холодную воду.
— Вы что же, намерены молчать всю дорогу до острова Скай? — не выдержал в конце концов Дуглас, присев на корточки поодаль от Элизабет, чтобы зачерпнуть горсть воды и напиться. Холодная и бодрящая влага смягчила его пересохшее горло. Она была такой вкусной, что он зачерпнул еще раз и провел руками по волосам и лицу.
Потом Дуглас встал, потряс головой, чтобы стряхнуть воду, и брызги разлетелись во все стороны. Он глубоко втянул в легкие свежий воздух. Как славно вернуться сюда, в эти края, в милые горы, на гэльскую землю, в царство туманов и чертополоха! Закрыв глаза и откинув назад голову, охваченный чистой, ничем не замутненной радостью, шотландец испустил горский воинственный клич.
Когда он снова открыл глаза, оказалось, что Элизабет смотрит на него с таким видом, точно он вылез из пещеры.
— Попробуйте-ка и вы, — сказал он. — Это замечательно! Давайте, раскиньте руки пошире и крикните что есть мочи.
Но она молча смотрела на него невидящим взглядом, словно его здесь и не было.
— Дорога в самом деле покажется нам очень долгой, мисс, если мы не станем хоть немножко разговаривать.
— Мне нечего сказать.
— В это трудно поверить.
Она уставилась на него, и Дуглас впервые заметил, какая глубокая морщина появляется у нее на переносице, когда она хмурится.
— Точнее, мне нечего сказать вам, мистер Маккиннон.
Дуглас усмехнулся:
— Стало быть, вы хотите сказать, что будете молчать все то время, что мы с вами проживем вместе? А вам не захочется услышать звук собственного голоса? Два месяца — долгий срок, чтобы у человека не развязался язык. Особенно когда это — женщина, — добавил он.
Элизабет выпрямилась и стряхнула с рук воду. Она вздернула подбородок и резко сказала:
— Иногда, мистер Маккиннон, приходится только радоваться, если собеседник не болтун. — И добавила: — Вспомните об этом, когда вам в следующий раз захочется почесать язык.
«Ну вот, это уже лучше», — удовлетворенно подумал Дуглас.
Но он еще не все ей сказал. О нет. Еще нет.
Девушка пошла к лошадям, а он зашагал следом.
— Может, вам будет легче и проще разговаривать со мной, если мы отбросим церемонии. Кроме того, негоже жене шотландца не называть его просто по имени. Меня зовут Дуглас, — он усмехнулся, — на случай, если вы запамятовали.
