В буфете есть мука и немного сыру, а за дверью — топливо для очага. Не ждите меня к ужину. Я скорее всего вернусь завтра поутру.
Элизабет стояла, онемев от неожиданности, и смотрела на Дугласа, пока он не вышел. Даже после его ухода она продолжала еще стоять некоторое время посреди комнаты, глядя на закрытую дверь в полном недоумении.
Ужин. Неужели он полагал, что она сама приготовит ужин?
Он, конечно, шутил. Элизабет только однажды сунула голову на кухню и спросила у кухарки чаю, поскольку поблизости не оказалось никого из слуг. Нога Элизабет никогда в жизни не ступала на кухню Дрейтон-Холла. Это была жаркая и дымная комната, похожая на пещеру, наполненная разнородными запахами, шумом и суетой. В конце концов, она — Элизабет из Дрейтон-Холла, знатная и утонченная леди. Она — дочь самого могущественного герцога Англии…
А еще она жена хайлендского скотовода, по крайней мере будет таковой целых два месяца.
Элизабет подумала об отце, о том, как он отказался немедленно расторгнуть ее брак, потому что надеялся научить ее уму-разуму, научить быть женой. Откровенно говоря, когда он предложил ей прожить два месяца с Дугласом в обмен на свободу, она просто не подумала о том, что значит быть женой. Исходя из опыта, который она усвоила за свои двадцать четыре года жизни, глядя на мать, Элизабет поняла, что жена в основном занимается рукоделием, прогуливается по саду, объезжает свои владения и милостиво беседует с арендаторами. Жена к тому же была обязана давать указания прислуге и с приятностью улыбаться, говоря «да, дорогой», когда отец бывал не в духе. Такова была роль жены герцога.
— Но ведь я не жена герцога, верно? — громко спросила она самое себя. — Я жена простого шотландца, а это совсем иное.
Элизабет заметила, что из носика чайника бьет пар, и сняла его с крючка железными щипцами. Что- что, а чай, подумала Элизабет, она может приготовить без труда. Она готовит, разливает и пьет чай с тех пор, как ей исполнилось пять лет.
Элизабет отыскала коробку с чаем и ложку для заварки. Она пошарила в буфете в поисках чего-либо съестного и нашла небольшой мешочек с мукой, но она не имела ни малейшего понятия, что с ней делать. Ей представилось, что муку нужно с чем-нибудь смешать — с молоком или водой, — но в эту минуту она вовсе не собиралась этим заниматься. Единственное, что она нашла, кроме муки, был кусочек сыра, завернутый в тряпицу.
Элизабет огляделась в поисках молока, с которым обычно пила чай, но потом вспомнила: Дуглас сказал, что молоко ей придется раздобыть самой. Где? Может быть, где-то снаружи стоит кувшин? Элизабет, накинув шерстяной плед на плечи, быстро вышла из дома.
Сырой воздух был пропитан испарениями земли и соленой морской воды. Откуда-то донеслось кукование кукушки, и знакомая песенка эхом отозвалась по всей тихой долине.
Как странно, подумала Элизабет, что за несколько сотен миль отсюда целая армия садовников работает денно и нощно, обрезая, подстригая и придавая форму растениям, чтобы получился сад, состоящий из прямых линий и углов. А здесь, на этом диком приволье, на обрывистом холме, где духи древних воинов и хищных зверей одинаково чувствуют себя как дома, разные цветы растут вперемешку друг с другом…
Связав узлом концы пледа, Элизабет принялась искать молоко, но не нашла ничего, даже отдаленно напоминающего кувшин. Она обогнула дом и увидела маленький загон, сложенный из камней, посреди загона стояла мохнатая рыжая корова.
Элизабет заморгала, глядя на корову.
Та в ответ тоже взглянула на девушку и испустила очень жалобное мычание.
Тут-то Элизабет и поняла, что имел в виду Дуглас, сказав, что ей самой придется добыть для себя молока.
Он полагал, что она подоит корову.
Элизабет вполне могла выпить чаю без молока. Поначалу она даже собралась уходить. Вряд ли молоко стоит таких усилий. Но когда она направилась назад к дому, у нее мелькнула мысль, уж не нарочно ли Дуглас предложил ей самой раздобыть молока? Не бросил ли он ей вызов, полагая, что вряд ли она способна справиться даже с таким простым делом, как дойка.
И она преисполнилась решимости подоить корову. Интересно, что скажет Дуглас, когда вернется и увидит ведра, полные молока?
Трудно ли это — подоить корову?
Когда Элизабет подошла к рыжухе, та бросила на нее любопытный взгляд, потом опустила голову и продолжила завтракать небольшой охапкой травы, лежащей у ее ног. Однако чем ближе подходила Элизабет к мохнатой животине, тем меньше уверенности она испытывала.
Что именно ей нужно делать? Она никогда в жизни не видела, как доят коров, правда, читала об этом в книгах по сельскому хозяйству. Нужно ли сначала познакомиться с коровой? Предложить ей что-нибудь поесть? Элизабет остановилась в нескольких шагах от животного и робко протянула руку в знак приветствия.
— Доброе утро, — сказала она, настороженно глядя на рыжуху. — Не обращай на меня внимания. Завтракай себе на здоровье, а я присяду вот здесь, рядом…
Элизабет поставила ведро на землю, прямо под распухшее коровье вымя. Она не была настолько несведуща, чтобы полагать, что этого достаточно. В конце концов, даже чтобы добыть воду из колодца, над опустить туда ведро. Поэтому она согнула стан и протянула руку, стараясь не упасть вперед, и…
Элизабет взвизгнула, потому что корова махнула своим гибким хвостом и ударила ее прямо по щеке.
Внезапно позади Элизабет послышалось сдавленное «ме-е». Девушка обернулась и увидела ту самую козу, что вчера жевала дерн на крыше. Теперь она стояла в нескольких ярдах от нее под навесом коровника. Коза была белая, один рог у нее был короче другого, с кудлатой бородой и обвислыми ушами. И хотя разум говорил Элизабет, что этого не бывает, но она могла поклясться, что проклятая тварь ухмыляется.
— Полагаю, ты могла бы этого не делать, — пробормотала Элизабет, собираясь снова повернуться к корове и сделать еще одну попытку, как вдруг заметила у стены низкую деревянную скамеечку. Это, конечно, несколько облегчит ее задачу, и Элизабет пошла за скамейкой, бросив на козу язвительный взгляд.
— Ты думаешь, я поверю, что ты хотела мне сказать, где стоит скамейка?
Коза согласно моргнула:
— Ме-е!
— Ах, да замолчи же!
Элизабет со скамейкой в руках пошла к корове, но оказалось, что та уже перешла на другое место, опрокинув при этом ведро.
Подхватив ведерко и сунув под мышку скамейку, Элизабет двинулась к корове, приподняв юбки и осторожно ступая по клочкастой траве. Подойдя к скотине, девушка опять поставила ведерко ей под брюхо, поместила рядом скамейку, потом попыталась опуститься на нее, что было нелегкой задачей из-за кринолина. Но она не собиралась сдаваться. О нет. Пока еще нет.
После нескольких весьма неуклюжих попыток, от которых у ее матушки начался бы нервический припадок, Элизабет наконец уселась на скамейку. Юбки ее сбились на одну сторону, раздувшись, как воздушное печенье. А когда она протянула руку к корове, та перенесла тяжесть тела на бок и сшибла при этом Элизабет со скамейки. Девушка шлепнулась на землю, а ее взбившиеся нижние юбки издали нечто вроде «пуфф».
Элизабет крепко стиснула челюсти, с трудом удерживаясь от проклятий. Лицо ее вспыхнуло. Она смотрела, как корова иноходью пошла прочь, оставив позади и ее, и совершенно пустое ведро.
— Ме-е!
Элизабет устремила на козу испепеляющий взгляд. Та подошла поближе, но все еще оставалась вне пределов досягаемости.
— Ступай на крышу и оставь меня в покое!
Прошло полчаса и еще три неудачные попытки. Потом Элизабет удалось отыскать веревку, накинуть мертвую петлю на шею корове и привязать ее к дереву. Юбки у нее перепачкались, волосы рассыпались по
