«Центральная больница Сен-Жак», обрамленная справа и слева двумя большими ракушками. С плаката, прикрепленного у входа в музей, на Энцо взирал человек, очень похожий на Роберта Бернса. Это и был Доминик Ларри.
На каменном подоконнике открытого окна рядом со входом сидел охранник в униформе и смотрел на приближающуюся колоритную парочку.
— Мы ищем музей, — начал Энцо.
— Закрыто, — ответил охранник.
— Что? — Энцо не поверил своим ушам и взглянул на часы — в это время музей должен работать!
— Закрыто по понедельникам и вторникам, открыто в другие дни с часа до шести.
Энцо выругался. Сегодня понедельник, а они не подумали проверить часы работы музея. Неужели придется торчать в Тулузе целых два дня?
Тут на сцену вышла Николь: отбросив за спину роскошные темные волосы, она пустила в ход свои чары. Энцо и не подозревал, что девушка так хорошо умеет флиртовать. Папаша Лафей помер бы со стыда при виде доченькиных фокусов.
— Мы ехали в такую даль, — ворковала она, строя глазки охраннику. — Ведь вы же можете пустить нас в музей?
Взгляд музейного стража не отрывался от роскошных подрагивающих грудей, но все же он справился с собой и посмотрел Николь в лицо:
— Нет, не могу.
В ответе прозвучало явное удовольствие оттого, что он в состоянии утереть нос соблазнительной крепкотелой девице.
— Пошли. — Энцо подхватил под локоть обиженную Николь и повел прочь. Какие ее годы, еще навидается очарованных охранников.
Решив вернуться на площадь Капитолия, у Нового моста они повернули налево. На другом берегу виднелись верхушки зданий старого центра города, возвышавшихся над многоэтажными домами и правительственными учреждениями, — путаница башенок и колоколен, причудливая смесь европейской и североафриканской архитектуры, которая как-то очень естественно сочеталась в космополитичной Тулузе. У причала покачивались круизные туристические катера. На узкой полоске травы какой-то растафарианин[30] в черной футболке и тренировочных штанах занимался карате под безразличным взглядом своей старой эльзасской овчарки. Многие бегали трусцой по пешеходной дорожке вдоль реки, торопясь закруглиться до дневной жары.
Больница Сен-Жак теперь была слева от них. Садик в центре окружали ухоженные лаймовые деревья, газон отделяла низкая живая изгородь, а колонны кустов, подстриженных в форме яйца, обрамляли скамейки, образуя травянистую улицу, уходящую в глубь сада. Но Энцо не смотрел на прелестный уголок, не желая мириться с неудачей. Так далеко продвинуться в раскрытии тайны, быть в полушаге от разгадки — и столкнуться с препятствием в виде идиотского расписания работы музея! Он не представлял, как провести ближайшие сорок восемь часов. И не слушал Николь, весьма серьезно призывавшую его следить за своим здоровьем. Сегодня он не позавтракал, говорила она, зато слишком много выпил и уже староват для потасовок. Отключиться от ее трескотни было трудно. Помоги, Боже, тому, кто на ней женится! Вот уж действительно — «На тебе полцарства и денег на лекарства». Хотя этого смельчака все же ждет пара отличных утешений… Он почувствовал, как его тянут за рукав, и в сердцах спросил, отнимая руку:
— Ну?
— Что это? — показала Николь.
Энцо посмотрел, подавив раздражение по поводу тщательно вылизанного сада. У здешнего садовника, должно быть, только и света в окошке, что любимая работа.
— Больничный сад, черт бы его подрал!
— Нет, дальше, за кустами?
Приглядевшись, в самом центре лужайки Энцо увидел некое сооружение, напоминавшее гигантское белое блюдце. Он похлопал себя по карманам в поисках очков, но вспомнил, что в спешке оставил их на столе в гостиной.
— Понятия не имею.
— По-моему, это смахивает на гигантскую морскую раковину.
— Что? — Энцо прищурился. — А ну пошли посмотрим.
Они вернулись ко входу. При виде знакомой парочки у охранника подозрительно сузились глаза.
— По-прежнему закрыто.
Они прошли мимо него в ворота.
— Эй, вы куда?
— Погулять по саду. Есть возражения?
Цветущие розовые кусты окаймляли усыпанную гравием дорожку, обходившую лужайку. Когда они углубились в сад, стало ясно, что глаза не подвели Николь: в центре круглой полянки красовалась огромная бетонная ракушка около двух метров в диаметре, до половины наполненная зеленоватой морской водой. Из середины чаши, покрытой коричневым налетом, торчала ржавая трубка.
— Это фонтан! — сказала Николь. — В форме раковины святого Иакова!
Судя по всему, фонтан давно не работал.
Энцо смотрел на него во все глаза. Идеально правильная ракушка, исчерченная выпуклыми продольными линиями и выгнутая чашей, чтобы удерживать воду, — способность, которую веками так ценили пилигримы.
— Это здесь… — сдавленно прошептал Энцо и откашлялся.
— Что — здесь?
— Он должен лежать внизу, под раковиной.
Николь сморщила нос:
— Вы правда так считаете?
— А больше негде. Расследование привело нас на это место, Николь, все подсказки указывают сюда, иначе почему мы здесь стоим? Убийце явно был известен план реконструкции больницы — наверняка в проектном бюро не делали из этого тайны. Он знал, где установят фонтан в виде раковины, и похоронил останки прямо под ним. Здесь несколько лет назад шла настоящая стройка, все было перекопано.
Николь недоуменно посмотрела на фонтан:
— И как мы это проверим?
— Полиции придется снять чашу экскаватором.
Монотонный громкий гул машин, проносящихся с обеих сторон канала дю Миди, доносился из-за частой шеренги затенявших дорогу пыльных деревьев. Главное полицейское управление находилось на углу бульвара Амбушюр и улицы Шосса. Не успела Николь устроиться на террасе кафе «Ле Зазу» на улице Францисканцев, как увидела Энцо, яростно шагающего с побагровевшим не то от жары, не то от напряжения лицом. Вне себя от возмущения, он плюхнулся на скрипнувший стул:
— Негодяи!
— Что случилось?
— Меня сочли сумасшедшим. Дежурный даже к начальству не пропустил!
— И что вы намерены делать?
— Выпить, — махнул он официанту.
Николь понизила голос:
— Вам не кажется, что в вас уже достаточно алкоголя, мсье Маклеод? Так недолго и до обезвоживания.
Подошел официант:
— Мсье?
— Две лимонных перье, — твердо сказала Николь, прежде чем Маклеод успел открыть рот.
Энцо взвился:
