Когда он скрылся из виду, Дариус поинтересовался:
– Из-за чего вы затеяли драку?
– Роб – невежда, – убежденно сказал Пип. – Он заявил, что Дейзи – уродливая собака. – Мальчик вытер окровавленный нос рукавом куртки, и Дариус подумал, что миссис Тайлер явно не будет от этого в восторге.
– А где Дейзи?
– Я отвел ее обратно, в Литби-Холл. Они велят мне приводить Дейзи обратно, когда леди Литби возвращается домой, а вот уже несколько дней, как дамы уезжают из Бичвуда около полудня.
– Выходит, Роба ты ударил из-за собаки? – поинтересовался Дариус.
Пип покачал головой:
– Нет, сэр, сначала я пытался его образумить. Я сказал, что Дейзи – бульдог, и собаки этой породы всегда так выглядят. Кроме того, как можно говорить про животное, что оно уродливое, если только оно не искалечено? И еще Роб сказал, что я – урод, а я ему – что не урод, а просто у меня необычные глаза. А когда он заявил мне, что глаза у меня уродливые, потому что моя мать – шлюха, больная сифилисом, я хорошенько ему врезал. – Пип снова посмотрел в ту сторону, куда ушел Роб, и на его лице появилась довольная улыбка.
Та самая улыбка!
Только тут Дариус вдруг понял, откуда ему знакома эта улыбка.
Но… разве это может быть?
Как только мальчик перевел взгляд на Дариуса, улыбка мгновенно исчезла с его лица. Теперь Пип был сама серьезность.
– Разве я не должен был защитить ее честь, сэр? – спросил он, по-прежнему глядя на Дариуса, но тот, казалось, не слышал его.
Итак, малыш защищал честь своей матери, которую совсем не знает – ведь она бросила его, когда он был младенцем.
Или новорожденным младенцем? Может быть и так. Но ведь не обязательно это тот самый новорожденный младенец, скорее всего простое совпадение – вот и все.
– Сэр, – не отставал Пип, – кажется, я влип в неприятности, а?
Дариус покачал головой:
– У тебя точно будут неприятности, если ты вернешься к миссис Тайлер в таком виде. Пойди-ка умойся и вымой рукав куртки. Кстати, где твоя кепка?
Мальчик огляделся по сторонам и, увидев кепку, поднял ее.
Кепка!
Дариус вспомнил, как Шарлотта теребила в руках эту самую кепку и как странно смотрела на нее. В его памяти тут же всплыл эпизод, когда Шарлотта споткнулась о ведро, а Пип стоял перед ней с широко раскрытыми глазами и почти с таким же выражением лица, какое было у нее.
Может быть, в этот момент у нее в голове промелькнула та же мысль, которая возникла сейчас у него?
Когда Дариус смотрел на волосы мальчика – грязные и спутанные, – перед глазами его стояла леди Шарлотта во время потасовки, когда они вместе с ней упали на гравий. Она была тогда похожа на Венеру Боттичелли – только растрепанную и чумазую.
В этом мальчике ему бросилось в глаза то же самое противоречие – ангельская красота и упрямая воинственность.
Совпадение. Наверное, Шарлотта тоже так подумала. В конце концов, вероятность очень мала.
Вернувшись в дом, Дариус первым делом просмотрел свои записи о Филиппе Огдене, которые сделал в течение прошлой недели, и потом, даже когда он лежал в постели, мечтая о том времени, когда Шарлотта снова окажется в его объятиях, его мысли снова и снова возвращались к этой загадке.
В конце концов он решил, что на следующий день съездит в Йоркшир и попытается докопаться до истины, но прежде непременно поговорит с Шарлоттой.
Дариус все еще делал записи в бухгалтерской книге, когда в дверях его кабинета появилась миссис Эндикотт.
– Извините сэр, к вам приехали дамы, – доложила она, – и леди Литби желает с вами поговорить.
Дариус еще не придумал, как завести с Шарлоттой разговор о Пипе и при этом не травмировать ее. Только бы ему сейчас не пришлось принимать очередное решение об обстановке комнат!
– Полагаю, леди Литби не собирается обсуждать со мной обои для стен? – с надеждой спросил он. – Она должна прекрасно знать, что ни об обоях, ни о шторах меня спрашивать нельзя.
– Не могу сказать, сэр. – Миссис Эндикотт помолчала. – Я только знаю, что…
– А я, мистер Карсингтон, не верю, что вас можно испугать разговорами о шторах, – весело сказала леди Литби, появляясь в дверях.
Миссис Эндикотт тут же вышла, и ее место заняли приехавшие дамы. Шарлотта была похожа на ангела в своем струящемся белом платье.
Вспомнив, как накануне она сидела на письменном столе, задрав юбки, разгоряченная страстью, необузданная и дерзкая, Дариус вздохнул и, чтобы успокоиться, поднялся со стула.
