курсирующее у нее в крови. — Как вы думаете, в пищу что-то подмешали? — выпалила она.
— Если бы так, у меня было бы оправдание, — ответил он сердито. А если бы он был благоразумен, оставил бы ее в покое.
— Не следует этого делать, — сказала она, словно читая его мысли.
— Вы правы. — Резко сев, уставился в пространство, будто лекарство от разочарования находилось где-то за горящим фонарем.
— И все же…
Он уставился на нее:
— Что — и все же?
— Не важно.
Он-то весьма далек от этого утверждения, его интенсивно пульсирующая плоть невосприимчива к доводам практицизма. Но, с другой стороны, разве на самом деле ему хочется все это начинать? Или, точнее, чего она потребует от него потом?
— Быть может, мы как-то решим эту проблему? — Он услышал собственные слова, словно вел переговоры о цене патронов. — Это зависит… — начал он.
Она оперлась о локоть; внезапно во взгляде ее появились прямота и откровенность.
— От чего?
Тон ее изменился — съежившаяся женщина, обсуждавшая возможные помехи для занятия любовью, исчезла.
— От того, что вы думаете о продолжении наших отношений, — ответил он тоже прямо и откровенно.
Вдруг она улыбнулась:
— Хотите сказать, что мое мнение по поводу этих отношений может сдержать ваше желание?
Он пожал плечами:
— Возможно.
— Маловероятно, — пробормотала она, глядя на его возбужденную плоть. По тому, как пульсировали его жилы, стало ясно, как бьется у него сердце. Замечательный размер наглядно сводил на нет всякие дальнейшие размышления о помехах, которые у нее могли возникнуть. — Я не думала, что вы… — Она умолкла, и непроизнесенное слово «варвары» повисло в воздухе. — У вас, европейцев, есть какие-то запреты на любовные игры. Вы, случайно, не склонны к монашескому образу жизни? — Христианские миссионеры в этой стране весьма многочисленны.
— Нет, в настоящий момент нет, — сухо заметил он, скользнув взглядом по своему расчехленному дулу в полной боевой готовности.
— Находите меня непривлекательной?
— Напротив, — проворчал он. — Не будь я знаком с вашим отцом, вероятно, не церемонился бы.
Его странно- чарующая галантность неотразима, его мощное тело прекрасно, и перевозбуждение налицо, да и ее распаленные желания безудержно устремились к завершению того, о чем они препирались.
— В моем мире женщины вступают в любовные связи. Прошу вас, не сдерживайте себя. Хватит деликатничать.
— О чем вы?
— Вы знаете о чем, капитан. Любите меня. — Она заглянула ему в глаза, и голос ее прозвучал как приказ.
— Это ваш каприз? — тихо протянул он.
— Я вас оскорбила?
Он колебался: на одной чаше весов — мужская гордость, на другой — сексуальное удовлетворение. Не стоит и гадать, что перевесило.
— Не люблю, когда диктуют и приказывают, принцесса. Предупреждаю на будущее. — Свой упрек он смягчил улыбкой.
— Понимаю, — отозвалась она, улыбнувшись. — Не окажете ли величайшую честь, капитан Драммонд, переспать со мной? Я буду вам весьма признательна. Так лучше?
Он усмехнулся:
— У меня создалось впечатление, что вы готовы сказать что угодно, лишь бы добиться своего.
В прошлом ей не доводилось кого-то уговаривать, любой ее каприз мгновенно удовлетворялся.
— Вы так не поступаете?
— Нет.
— Достойно похвалы. — Она подняла брови. — Человек столь почтительный… и торгует оружием!
Он с укоризной отстранился от нее:
— Если вы, принцесса, что-то хотите от меня получить, вам придется быть потактичней.
— Секс есть секс. Вы и я хотим одного и того же. К чему такие нелюбезности?
— Не знаю, — ответил он, сам не понимая, почему воздвиг себе препятствия, ведь он за долгие годы употребил стольких леди, ни на мгновение не задумываясь. — Может, дело в вашем тоне.
— Бросьте, Хью-сан, — пробормотала она сладко и льстиво, и голос ее был приторнее меда. — Прошу вас, не станем пикироваться.
Охваченная пламенем желания, она откинулась на стеганое одеяло. Ее длинные черные волосы, освещенные лампой, блестели, светлая кожа сияла, как слоновая кость, на фоне алого шелка гибкая фигура и пышные груди роскошно-соблазнительны, ноги зазывно раздвинуты. Но вместо того чтобы поддаться искушению, он озаботился: как часто она это проделывала, приказывая мужчинам ласкать себя?
— Могу ли я подсказать что-нибудь, чтобы помочь вам принять решение? — прошептала она, выгнув спину, и груди ее поднялись великолепными холмиками.
И тут он отбросил все экивоки, перекатился через нее, схватил в объятия так, что она распласталась на спине, и ловко устроился у нее между ног. Теперь он навис над ней, закрывая широкими плечами свет лампы.
— Лучше бы мы решили, сколько вы можете взять… — медленно проговорил он.
— Восхитительная мысль, — промурлыкала она. Дерзкий взгляд капитана предложил ей то, что она хотела, его мужское достоинство невероятных размеров уткнулось в ее пульсирующую щель, хвастливо демонстрируя, к чему все идет. — Я рада, что мы наконец-то пришли к согласию. И в надежде наладить и в будущем дружеские отношения, смиренно прошу прощения, mon capitaine[15], за все, что наговорила.
Сорвавшиеся с ее языка слова на прекрасном французском прозвучали игриво, с чуть насмешливой интонацией, и это напомнило ему, что он чересчур серьезно отнесся к легкому флирту.
— Нет нужды в извинениях, — обрадовался он; на лице его мелькнула улыбка — он снова в своей стихии, ведь ни к чему не обязывающий секс был его специальностью. — Виноват я один.
— Вы так любезны, — прошептала она, приподнимая бедра.
Он улыбнулся.
— Не совсем. Это чистой воды самолюбие, милая моя. — Ласковое слово легко слетело с языка. Так на него подействовал ее венерин холмик, прижавшийся к его плоти.
— Я ваша милая? — Она засветилась восхитительной улыбкой.
— В настоящий момент — да, — сказал он с откровенной наглостью. — С нетерпением буду ждать, когда окажусь в вашем обществе на борту корабля. — Точнее, он надеялся спать с ней всю дорогу — отсюда до Парижа.
Ее бледный лоб едва заметно нахмурился:
— Если только доберемся до вашего корабля.
— Не волнуйтесь, теперь доберемся. — Короткое расстояние до Осаки не казалось непреодолимым человеку, который захватил небывалое количество судов северян — девяносто семь штук — в одной из самых яростных схваток Гражданской войны.
От его самоуверенности у нее на глазах выступили слезы.
— Эй, эй… ведь все хорошо. — Он ласково коснулся ее щеки. — Мы непременно туда попадем.
— Как неловко… — всхлипнув, прошептала она. — Я не часто плачу. Особенно… я хочу сказать, когда я… то есть…
— Меня-то не так легко расстроить. — Он улыбался, двигая бедрами, чтобы она ощутила, что его возбуждение вовсе не идет на спад. — Убедились? У вас имеется причина поплакать после того, что пережили. А теперь сами предложите, как быстро будем двигаться, или откажитесь, если не хотите. Я чертовски понятливый.
— Хочу забыть обо всем, что произошло, хотя бы на некоторое время. Сейчас я не хочу ни о чем вспоминать. Все страхи и тревоги отметаю до завтра. — Она подняла полные слез глаза. — Хью-сан, мне очень нужно забыться, прошу вас…
Как человек, который очень долго сдерживал свое желание, он весьма склонен пойти ей навстречу.
— Мы вместе уйдем от реальности, — прошептал он, воспринимая ее слова как призыв полностью раскрепоститься. Возможно, потому, что сам полон воспоминаний, от которых хотелось избавиться. — К временам получше и снам послаще, — пробормотал он и нежно поцеловал ее.
Ее послушные мягкие губы, ее покорный вздох, ее руки, обвившие его шею, — все выражало полное согласие.
— Хочу, чтобы сладкие сны начались сию же минуту, — прошептала она, страстно покусывая его губу и притягивая его к себе.
— Как только, так сразу? — пошутил он.
— Сразу, без всяких только, если хотите угодить мне.
— И самому себе, — тихо произнес он, войдя в нее мгновение спустя, давая ей то, чего она хочет, чего они хотят оба, — сладкое забвение и беспамятство.
Она тихо застонала, плотское наслаждение охватило ее с ног до головы, окутало душу; она забыла все заботы.
— Благодарю вас, — выдохнула она, погружаясь в блаженное облако наслаждения. — Благодарю, благодарю, благодарю…
— Всегда к вашим услугам, — шепнул он, пробираясь мягкими, словно шелк, путями, и каждый осторожный шажок разжигал его аппетит.
Чувствуя себя недоступной для угроз, она наслаждалась радостью бытия, восторгом ощущений, нарастанием страсти. Быть может, капитан — ее награда за то, что она пережила; наверное, он подарок богов.
— Еще, — выдохнула она, ритмично прогибаясь ему навстречу, — еще, пожалуйста, еще, еще…
Боясь, что может сделать ей больно, он сдерживал свой порыв, оставаясь верен своему первоначальному решению.
— У нас полно времени, — пробормотал он, уплотняя свое вожделение, продвигаясь вперед совсем не глубоко и глядя, как розовые пятна желания растекаются по ее шее и лицу. Он решал, когда можно рвануться вперед и испытать большее удовольствие. Влагалище у нее невероятно узкое, а его набухшая плоть так сжата, что с каждым ударом сердца точки их соприкосновения вызывали в нем потрясающие ощущения. Нет, он ни о чем не жалеет. Он всерьез подумывает послать Сунскоку щедрый дар в знак благодарности.
Тама бесконечно рада и зачарована великолепным мужским достоинством
