Она явно приложила немало усилий, чтобы обуздать непослушные волосы, уложив их в аккуратную прическу, из которой уже выбилось несколько прядей. Ему безумно захотелось запустить пальцы в шелковистую массу волос и выпустить на волю все остальные. Одетая в простенькое коричневое платье, она совсем бы не должна была воспламенить его желания. Однако одного взгляда на нее было достаточно, чтобы все его твердые намерения вылетели через окно.
И тут уже было не до бесстрастия. Не до безразличия. И вместо незаинтересованности его охватило страстное влечение. Это было нечто большее, чем просто желание Он знал, как чувствуешь себя, когда охватывает примитивная похоть. Это была простая физиологическая страсть, которую можно без труда удовлетворить. Но в том, как эта женщина действовала на него, не было ничего простого. Да, это было желание, естественное мужское желание обладать женщиной.
Потому что он не хотел просто заняться с ней любовью, а потом приняться за свои повседневные дела. Нет, ему хотелось поговорить с ней. Посмеяться вместе с ней. Вместе позавтракать. Узнать о ней все. И хотя все это совершенно сбивало его с толку, нельзя было отрицать, что так оно и было.
«Никаких интимных отношений между нами больше не должно быть».
Она так сказала – и была права. И он согласился – и тоже был прав. Боже милосердный, она не была какой-то опытной женщиной, с которой можно было бы подумать об интрижке. Она была девственницей. Гостьей в его доме. А ему было необходимо жениться на богатой наследнице. Не будет он еще более усложнять и без того уже запутанную ситуацию. Если он найдет деньги, то попросит ее выйти за него замуж. Но поскольку он не мог рассчитывать на успех, ему пока нужно в своих действиях исходить из необходимости жениться на богатой наследнице. Поэтому он с обычной светской любезностью встретил ее у дверей.
– Входите, пожалуйста. Не хотите ли чаю?
Она покачала головой:
– Нет, благодарю вас.
Очки ее немедленно соскользнули на кончик носа, и он увидел, как она водворяет их на место, с трудом подавляя желание подойти к ней и поправить их собственными руками.
Кивком он отпустил Тилдона, и дворецкий ушел, тихо прикрыв за собой дверь. Мэтью показалось, что щелчок дверной защелки и удары его сердца громко прозвучали в тишине комнаты.
Он понимал, что ради соблюдения приличий и для того, чтобы избавить себя от искушения, следовало бы, наверное, приказать Тилдону оставить дверь открытой, но он опасался, что кто-нибудь может их подслушать. Ему хотелось начать разговор с какой-нибудь безобидной фразы, но в голове было пусто. Все заслонял собой ее образ в его объятиях. Может быть, спросить, хорошо ли она спала? Нет, не стоит. Если он спросит, она, возможно, почувствует себя обязанной задать ему тот же вопрос, а что он сможет ответить? Конечно же, неправду. Потому что правда заключалась в том, что он не спал вообще. Потому что он всю ночь пытался убедить себя, что она для него ничего не значит. Что он сможет забыть ее.
С одного взгляда на нее он убедился, что абсолютно не прав. По правде говоря, одного мгновения в ее обществе было достаточно, чтобы понять, что он понапрасну тратил время, пытаясь убедить себя, что чувство к ней было просто временным помрачением рассудка. Несомненно, оно таковым не было.
Однако пока он не нашел денег, следует скрывать свои чувства. Было бы несправедливо и жестоко обольщать ее надеждой на замужество, которой, вероятнее всего, не суждено когда-либо сбыться.
– Вы дословно записали то, что хотите дать мне прочесть? – спросила она абсолютно бесстрастным тоном. Вопрос вывел его из ступора, и он кивнул:
– Старался. Запись лежит на моем столе. – Он пересек комнату, взял перечень и предложил ей сесть.
Она чуть помедлила, потом быстро подошла к нему. Когда она остановилась перед стулом, он встал за ее спиной. Ему пришлось крепко ухватиться за спинку стула, что бы не протянуть руки и не обнять ее. Ее шея, этот маленький участок матовой кожи, который, как ему было известно, был подобен на ощупь теплому бархату, находилась теперь менее чем в двух футах от его губ.
Осознание того, что стоит ему сделать всего шаг вперед, и его губы прикоснутся к ее коже, заставило его резко втянуть в себя воздух, а это привело к дальнейшим мучениям. На него пахнуло ее запахом, тем нежным цветочным ароматом, который заставлял его почувствовать себя стоящим среди залитого солнцем сада, и он скрипнул зубами, чтобы не застонать.
В отличие от него она, казалось, была абсолютно спокойна, и это даже действовало ему на нервы. Отлично! Едва ли он может желать ее, если она так на него влияет. По правде говоря, чем большее раздражение она вызывает, тем лучше. Она села на стул, и он остановился рядом с ней.
– Вот что я записал из того, что говорил отец в последние минуты жизни, – сказал он, указывая на лист веленевой бумаги. – Его слова было почти невозможно понять, он то и дело запинался, переходил на шепот.
Водя по бумаге пальцем, она стала читать, произнося каждое слово вслух:
– «Деньги. Спасти поместье. Спрятаны здесь. Сад. В саду. Золотой цветок. Папоротник. Флер-де-лис». – Не отрывая взгляда от бумаги, она сказала: – Расскажите мне о том, как вы вели поиски до сих пор. Догадываюсь, что, основываясь на этом, вы искали возле всех растений, цветущих золотистыми или желтыми цветами.
– Да. Сделав вид, что меня давно интересует цветоводство, особенно желтые цветы – желтый – мой любимый цвет, – я проконсультировался с Полом. Тот был счастлив показать мне множество цветов всех оттенков желтого, росших в цветниках и на всей остальной территории поместья.
Она повернулась и взглянула на него:
– Желтый действительно является вашим любимым цветом?
– Нет. – Его взгляд переместился на ее платье, потом он снова взглянул ей в глаза. – Я предпочитаю коричневый. А вы, Сара? Какой цвет предпочитаете вы?
Она взглянула на него и чуть покраснела от смущения.
– Мне нравятся все цвета, милорд, – сказала она, намеренно подчеркивая последнее слово, чтобы
