Ваня всякий раз произносил имя владычицы, как будто читал стихи со сцены, смакуя каждый звук необычного слова.
– Побрякушки хороши, – сказал Саша. – Но что мы будем делать с ними в Москве?
– Ты еще не понял? – спросила Аня, хитро покосившись на Ивана. – Оболенский спрячет их у себя под подушкой и будет перед сном целовать.
Ваня плотно сжал губы и прищурился.
– Нет, – проговорил он жестко. – Я их продам антикварам. А на вырученные деньги куплю два «мерседеса». Один себе, а второй – Анюте, чтоб у нее характер стал помягче.
– Слушайте, – улыбнулся Саша, – да вам хоть по миллиону долларов дай каждому, вы всё равно ругаться не перестанете. О чём вы говорите?! Это же такие артефакты! Египтологи все с ума сойдут: украшения второго тысячелетия до нашей эры и… абсолютно новенькие!
– Да никто не поверит, что они настоящие, – сказал Ваня. – Проще какому-нибудь подпольному ювелиру отнести. А то ученые и впрямь могут рассудком помутиться.
– Погодите, – встряла Аня. – Почему никто не поверит? А углеродный анализ?
– Вот чудачка! – сказал Саша. – Во-первых, углеродный анализ абсолютно неактуален для изделий из золота и камня. А во-вторых, мне вдруг пришло в голову, даже если использовать другие изотопные методы, подумайте сами: мы же перемещаем эти предметы из прошлого мгновенно, значит, никакие радиоактивные элементы не успеют в них распасться. И любая экспертиза покажет, что это – лишь современная подделка высочайшего класса. Так что Ваня прав, реализовать их можно только на черном рынке. Ни в музей, ни в академию наук не возьмут.
– А ты так страдаешь от этого? – удивился Ваня. – Тоже мне, меценат! Музеям решил помочь… Тут и думать нечего. Насчет продаж я пошутил, конечно. Кончится это либо ударом по голове где-нибудь в подъезде, либо элементарным арестом. Лично я все эти штуки оставляю себе на память. А вот через несколько лет, когда такие путешествия во времени станут обычным делом… ну, как поездка в Турцию на неделю, тогда обязательно введут закон о реституции культурных ценностей, похищенных в прошлом. И всё встанет на своё место.
– Ну, ты фантазёр! – восхитилась Аня ходом его мыслей. – Но вообще, Вань, я с тобой полностью согласна. А ты, Саш, с учёными и музеями погорячился, конечно. Твоя «правильность» иногда просто бесит. В конце концов, чего такого мы везём в двадцать первый век? Вот если б ты притащил на себе библиотеку Ивана Грозного, или Янтарную комнату, или шлем воина из Атлантиды – тогда бы можно было говорить об артефакте, об интересе для науки. А так… – и она усмехнулась.
– Знаешь что, Ветров, – решил еще добавить Ваня. – соблюдать все законы – дело, вестимо, благородное, но советую не забывать золотого правила: если нельзя, но очень хочется, то можно. Не будь таким занудой, Сашка! Кстати, мы же не взяли ничего чужого! Это всё – подарки. А дарёное не дарят. Даже музеям. Верно?
Саша почесал в затылке.
– Ну, братцы, совсем вы меня заклевали. Конечно, оставим ожерелья себе на память, – вздохнул он, – но я уже о другом думаю: помните, из какой ситуации мы стартовали? Эх, не пришлось бы нам этими ожерельями во врагов кидаться, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию»!..
– Ой, нет, нет! – замахал руками Ваня. – Только не об этом! Не порть нам настроения.
– А когда об этом? – угрюмо спросил Саша. – В Москве уже некогда будет.
– Завтра, – сказал Ваня уверенно. – Знаете, как сказал однажды Уинстон Черчилль: «Если вы стоите, но есть возможность сесть – сядьте. Если вы сидите, но можно лечь – ложитесь».
– Отличная идея! – согласилась Аня. – Прилечь давно пора, а вы всё треплетесь.
И она первая подала пример.
– Завидую змее, – философски заметил Ваня, тоже улёгшись и вытянув гудящие от долгой ходьбы ноги. – Эта тварь, даже когда двигается, всё равно лежит.
– В армию пошёл бы, – буркнул Саша, – там этому учат. Перемещение по-пластунски называется. Масса удовольствия. Особенно, я так думаю, поздней осенью и по болоту.
– Ребят, вы поспать дадите, или так и будете бубнить до прихода Уны? – взмолилась Аня. – Мало мне того, что здесь какие-то подушки кривые?
– Как это – кривые? – хихикнул Ваня.
– Ну, каждый раз, когда я кладу голову на эту деревянную подставку, мне кажется, что меня пытают инквизиторы.
– А ты подложи что-нибудь из одежды вместо этой подставки, – предложил Ваня. – Я, например, так и делаю.
– Да уж, – поддержал Саша, – подушечки здесь жестковаты. От долгого лежания на них, наверно, деформируется череп. А голову надо беречь, ведь в ней самое ценное, что есть в человеке…
– Зубы, – подсказал Ваня.
– Для тебя наверно, так и есть, – включилась Аня. – Зубы тебе необходимы, чтобы держать за ними свой язык без костей.
– А у тебя он с костями?! – изобразил искреннее удивление Ваня. – Вот что надо в музей сдавать!
– А я предлагаю поставить памятник тому, кто изобрёл мягкие подушки, – сказал Саша. – Без костей.
Каждый из них говорил о своём, как в пьесах Чехова. Но все вместе снова задумались о подушках: почему именно теперь им стало так неудобно лежать на здешних кроватях?
– А кто изобрёл мягкие подушки? Неизвестно. Как неизвестен и автор колеса, – рассуждала Аня, похоже,
