сделал: там, для тех, кто только учился плавать, было много приспособлений – мячи, поддержки для рук и тела, сделанные из пенопласта и других не тонущих материалов, сейчас они беспорядочно плавали на поверхности. Бояне вцепились в них, кое-кто прихватил сразу несколько поплавков – не для лучшей устойчивости, а чтобы помочь другим, кто не попал в люки и остался на поверхности. Удалось даже сделать небольшой плот, связав несколько поплавков, на этом плоту Обломский, Ник и еще один боянин поплыли, высматривая барахтающихся боян, чтобы помочь им.
Держась на плаву, люди цеплялись за верхушки деревьев, за крыши построек, чтобы их не унесло потоками воды.
Катаклизм продолжался долго, не меньше часа.
– Только бы он не начал еще и камни швырять, – с опаской сказал Обломский.
Но видимо, БГ на этот раз был в благодушном настроении, не стал швыряться камнями.
Ливень наконец прекратился. Вода довольно быстро убывала – будто кто-то открыл шлюзы.
И вот заголубело небо, засияло солнце, то есть осветительное устройство, засверкала под ним мокрая трава.
Страхов вывел больных и персонал из убежища.
– Ох, как все вымокло! – огляделась Танька. – Теперь все надо будет сушить, чистить.
– Да, – подтвердил профессор. – Но по крайней мере, это осмысленная деятельность. Я заметил, что многим даже нравится наводить порядок после катаклизмов. И вообще, после того, как переживешь такое потрясение, жизнь представляется намного прекрасней. Разве вам не кажется, что свет стал ярче, трава зеленее?
– Она просто мокрая, вот и кажется, – хмуро сказал Вик.
– Безрадостный ты человек! – укорил профессор.
– Я не безрадостный, вы в меня просто что-то вкололи, вот я и стал таким. А когда кончится действие инъекции?
– Полагаю, еще недельку придется потерпеть.
Вик понурился.
Танька взяла его руку и сочувственно пожала ее. Вик посмотрел на нее с благодарностью.
Обстановка накаляется
После катаклизма население подземелья чувствовало себя очень скверно, поэтому неудивительно, что у клиники Страхова собрались толпы людей, желающих подлечиться. Лекарство всем требовалось одно – стабилизатор.
Тут-то и подтвердились слухи, давно уже бродившие среди боян – о том, что количество стабилизатора ограничено. Страхов, выйдя на крыльцо, прямо объявил об этом и попросил всех разойтись по домам и по рабочим местам. Бояне не разошлись, начали роптать.
– Это БГ спрятал инъекции! – крикнул кто-то. – Мало ему нас водой заливать, он хочет, чтобы все с ума сошли от страха!
– Генерал тут ни при чем, – сказал профессор неубедительным голосом, и это все заметили. – А если бы он это и сделал, – продолжил он, стараясь выглядеть искренним, но это ему плохо удавалось, – то я, пожалуй, согласился бы с ним! Сколько можно жить на лекарствах? И откуда у вас время углубляться в свои страхи, вам нужно заниматься делом – восстанавливать дома! Прошу разойтись!
Бояне не послушались. Они были поражены: профессор, который всегда был на стороне мирного населения, чуть ли не открыто поддерживает диктатора! Это их возмутило. Кто-то даже крикнул:
– Предатель!
И толпа двинулась к зданию, идущие впереди, самые нетерпеливые и гневные, призывали разнести клинику по кирпичику, но отыскать вожделенный стабилизатор.
Тут из-за углов здания и из самой клиники выступили солдаты с автоматами наперевес.
Пришлось отступить.
Страдая и мучась, бояне тем не менее все-таки последовали совету профессора, занялись восстановлением и ремонтом построек, благоустройством территории. Они понимали, что, если не отвлечься работой, тоска и страхи съедят их заживо. Вскоре работа увлекла людей, как увлекает любая осмысленная деятельность. А общность интересов сдружила тех, кто до этого дня жил поодиночке. Поэтому бояне, вместе восстанавливая дома, производственные и хозяйственные постройки, почувствовали себя лучше. Некоторые даже стали улыбаться, перебрасываться шуточками, в двух местах даже запели.
БГ выехал на бронированном джипе, чтобы проинспектировать ход работ. Его машину провожали недоброжелательными или откровенно враждебными взглядами.
– Посмотри-ка, – сказал БГ сопровождавшему его полковнику Обломскому. – Какие неблагодарные люди! Я их пожалел, я их, можно сказать, спас! Ладно, я не жду криков «Ура!» и цветов, хотя можно бы. Но хоть бы спасибо сказали!
Обломский, как истинный выборофоб, не мог ни поддержать генерала, ни возразить ему.
– С одной стороны, – сказал он, – действительно, это невежливо. С другой, их можно понять – им грозила гибель, они чуть не утонули.
– Ты их поддерживаешь, что ли?
– Ни в коем случае! Только отчасти. Не поддерживаю, но понимаю. Не сочувствую, но разделяю. Не одобряю, но пытаюсь быть объективным.
– Будь им молча! – приказал БГ, которому надоели рассуждения Обломского.
Генерал, велев шоферу остановиться, наблюдал за тем, как восстанавливают крышу одного из домов. К нему подъехала машина с пластиковой черепицей (настоящую здесь не использовали из экономии), одни проворно сгружали эту черепицу, другие, выстроившись в конвейер, передавали к дому, третьи поднимали на крышу, четвертые укладывали, пятые закрепляли… Все происходило быстро, весело, дружно. Но БГ это отнюдь не радовало.
– Надо же, как быстро оклемались… Я-то думал, они бунт устроят, когда узнают про нехватку стабилизатора. Нет, съели. Опять дома возводят… Кстати, а зачем им вообще дома? Обломский, как ты думаешь? Дома ведь для чего? Чтобы защищать от холода, от ветра, от дождя. Я устрою им тут климат без ветра, без холода и без дождя. Нет, дождь иногда будет. Но можно закрыться тентами. Или под зонтиками посидеть. Не восстанавливать надо дома, а окончательно разрушить! Как ты думаешь?
Полковник понимал, что БГ не интересует, что он думает, генерал уже принял решение. Но вместо того чтобы просто согласиться, он ответил, как всегда, двойственно:
– С одной стороны, это мудро, с другой, люди могут впасть в отчаяние. А люди, доведенные до отчаяния, опасны, так считает доктор Страхов.
– Ну и пусть. Может, я как раз хочу посмотреть, насколько они опасны? А то развели тут тишь да гладь – а впереди большие испытания! Значит, ты не одобряешь мой план?
– Почему? Я одобряю, но…
– Ох и надоел ты мне! – сказал генерал, вытаскивая пистолет. – Сейчас пристрелю тебя – и все. Чтобы ты научился отвечать по-человечески…
– Если вы пристрелите, – возразил полковник, – то я никогда…
– Молчи! Пристрелить тебя или нет? Говори!
Генерал ехидно улыбался. Он понимал, что поставил Обломского в безвыходное положение. Из-за своей болезни полковник ведь не может однозначно сказать «да» или «нет». БГ наставил пистолет на Обломского и ждал, как тот будет выкручиваться.
– С одной стороны, вы имеете на это право как командир, – забормотал полковник, вытирая со лба холодный пот и заодно словно защищаясь дрожащей рукой от возможного выстрела, – а с другой…
– Да или нет?!
– Нет!
– Ну вот, – удовлетворенно сказал БГ. – Когда человека припрешь к стенке, он забывает про все болезни. И начинает вести себя натурально. Вот я и хочу посмотреть, как они будут себя вести в натуральном виде. Составь приказ – и чтобы сегодня к вечеру тут не осталось ни одной стены. Попытки сопротивления подавлять.
Через полчаса из расположения воинской части выбежали солдаты с лопатами, ломами и кирками в
