дно.
Глава вторая. Купол
После вчерашнего празднества зал успели убрать. Ни гайда, ни его мечников еще не было. Только беспамятные суетились между столами, вытирая последние жирные пятна и выметая из щелей в полу огрызки. Усевшись в уголке, я следил за их возней, невольно вспоминая слова Аскина. Что же, по меркам предков все они — дети?
Беспамятным было oт двадцати до сорока, не больше. Старые рабы редко прислуживают в замке, для них есть поля и мастерские. В замок берут молодых, ловких и красивых. На первый взгляд рабы мало чем отличались от тех же мечников. Одежда их была простой, но добротной и чистой. На поясах у некоторых имелись ножи — чтобы выполнять мелкие работы, резать живность. Движения быстрые, уверенные. Но вот если посмотреть в лицо — сомнений не будет.
— Добрый менестрель, не принести ли вам вина?
Я обернулся на подошедшего раба. Лет тридцать пять… или семнадцать, по меркам Аскина. Враг меня возьми, с чего лезут в голову эти глупости? Лучше думать о походе к Куполу…
— Добрый менестрель…
— Я слышу.
Раб замер, ожидая приказаний. Какой же он ребенок? Немногим меня ниже, руки сильные, мускулистые. Я победил Тива и стал менестрелем будучи куда моложе…
А этот — уже никем не станет. Глаза на красивом, тонком лице — пустые, выцветшие. Губы сложены в вежливой улыбке. На лбу, под аккуратно зачесанными волосами, едва заметное клеймо Острова Ириана. Он не стал глупее после того, как сделался беспамятным. И если начать его расспрашивать — поведает свое прошлое с точностью, доступной немногим свободным.
Он лишь не умеет пользоваться своей памятью без приказа. Скажи ему, что делать — и он начнет работать, мгновенно обретая прошлые навыки и способности. Но вот вспомнить что либо для себя — не в состоянии. Лишь те обязанности, которые твердили ему при лишении памяти, накрепко засели в мозгу. Повиноваться гайду Ириану и его людям, не уходить за пределы Острова, а если уведут силой — не работать, не есть и не пить. Защищаться от зверей, сообщить мечникам, если вдруг заболеет. И никогда, никогда не поднимать руки на человека.
Вот пожалуй и все. Да и что еще нужно беспамятному — рабу своего Острова?
— Как тебя зовут? — упуская слово «раб», спросил я.
— Асан.
— Кем ты был прежде, Асан?
— Мечником гайда Кора, менестрель.
Беспамятный снова молчал, ожидая приказов. Он проживет долгую жизнь — убивать рабов позорно для воина, а похищать их нет никакого смысла. Мозг человеческий не выдерживает двойного беспамятства, и раб превращается в кретина, не способного даже питаться самостоятельно. Он будет жить долго у своего рачительного и доброго хозяина, беспамятный раб Асан. Но человеком уже никогда не станет.
— Принеси мне холодного белого вина, Асан, — сказал я. — Да побыстрее.
Беспамятный кинулся выполнять приказ, а я прикрыл глаза, отдыхая. Порошок Аскина подействовал, и мысли текли легко и плавно. Но в теле, напоминанием о бессонной ночи, осталась тяжесть.
Шум в зале понемногу стихал. Рабы закончили уборку и разбрелись по другим делам. Теперь наступит очередь поваров и девушек-прислужниц, которые вновь уставят столы едой и вином.
Так принято везде, во всех Островах. Дети, становясь взрослыми в двадцать пять лет, проходят испытание мечом и становятся воинами. Те, кто не могут поднять меч на человека, кто не способен убить с первого удара, умирают или становятся беспамятными в собственном же Острове. А мечники, под предводительством гайда и стариков-мечников, берут оружие, совершают набеги на земли других островов и отбивают их налеты. Если они берут в плен вражеских мечников, то старики превращают тех в беспамятных, которые будут трудиться на полях и в мастерских. Та же судьба ждет и мечников Ириана, попадись они врагам.
Все просто и понятно. Это жизнь Островов, жизнь, в которой у каждого есть шанс дожить до старости и отдыхать под защитой юных мечников, окруженным любовью юных женщин, рядом с Бессмертным гайдом своего Острова. Лишь менестрели и Говорящие с Богами вне бесконечной войны.
Под каменными сводами банкетного зала застучали торопливые шаги. Бывший мечник Асан принес мне вино. Хорошее, прохладное, прозрачное, как ключевая вода, вино гайда Ириана…
Отпив половину кубка, я посмотрел на раба.
— Ты хочешь вина, Асан?
— Да, добрый менестрель.
Он действительно хочет вина. Так же, как хочет вернуться на Остров Кора. Но между его желаниями и волей — стена беспамятства.
— Пей.
Я смотрел, как раб осушил кубок. Интересно, чувствует ли он благодарность под непроницаемой пеленой, окутывающей разум?
— У тебя есть дети, Асан?
— Да, добрый менестрель. У меня есть маленький сын.
— От беспамятной?
— Да.
— Кем бы ты хотел его видеть, когда он вырастет?
Мне показалось, что на мгновение взгляд беспамятного обрел четкость.
— Менестрелем.
— Почему?
— Менестрели не воюют. Их не делают рабами.
Меня пробила дрожь. Рабы не убивают, а менестрелей не убивает вообще никто. Но мне вдруг стало страшно рядом с несчастным рабом.
— Иди по своим делам, раб, — традиционной формулой отпустил я его. Асан снова был самым обычным беспамятным, которого смешно бояться и можно лишь жалеть. Он поклонился и пошел к двери, широкой, украшенной затейливой резьбой. В это мгновение он перестал выглядеть взрослым…
Что за чушь!
У входа в банкетный зал висело на стене огромное металлическое зеркало. Великолепное, явно не местной работы, а из тех вещей, что, по преданию, Бессмертные гайды принесли из купола. Асан остановился перед тусклым металлическим кругом, провел рукой по волосам, замер. Все правильно, раб должен быть опрятным и красивым… Не отрывая руки от лица беспамятный вышел.
Что видит беспамятный в зеркале? О чем думает?
Руки сами потянулись к гитаре, стащили мягкий кожаный чехол. Я взял аккорд, другой, третий. Музыка не важна, и слова не всесильны. Песню делает песней что-то большее…
Что говорит беспамятному его отражение? Что бы увидел я?
Дверь хлопнула, и я сдернул руки с гитары, как ребенок, пойманный за постыдной шалостью. В
