«И израненное сердце обретет былую жизнь…»
Он опустил голову на стол.
Ему припомнилась давняя беседа с отцом. Лет тридцать назад, только что сдав первый экзамен по литературе, он воодушевленно делился с отцом своими планами на жизнь. «Я не сомневаюсь, что ты далеко пойдешь, Жень-чжи, — сказал тогда отец. — Но будь готов ко многим страданиям. Твой путь будет долог, а когда ты достигнешь вершины, ты поймешь, как там одиноко». Тогда он не понял, почему отец так грустно улыбается. Теперь понимал.
Вошел слуга, принес чаю; судья медленно выпил чашку до дна. И вдруг он поймал себя на том, что удивлен — удивлен тем, что жизнь продолжается, что ничего не изменилось вокруг. «Как странно! — сказал он себе. — Десятник Хун убит. Мужчина и женщина заставили меня устыдиться самого себя. И вот я сижу здесь, как всегда, пью чай! Изменился только я, жизнь осталась прежней. Но я больше не чувствую себя ее частью».
Он устал, смертельно устал. Ему захотелось бросить все и уйти на покой. Но он знал, что не сделает этого: уйти можно, если у тебя нет никаких обязательств и от тебя не зависят люди. Он же принес клятву служить государству и народу; он был женат, у него были дети. Уйти значит дезертировать, значит убежать, как трус. Нет, он должен остаться и продолжать работать.
Решение было принято, но судья еще долго, долго сидел в размышлении.
Неожиданно ему помешали: с шумом распахнулась дверь, и в кабинет вбежали его помощники.
— Ваша честь! — закричал прямо с порога Цзяо Дай. — Из столицы прибыли двое важных чиновников! Они всю ночь были в пути!
Удивленный судья попросил провести высоких гостей в приемный зал и сказал, что немедленно выйдет к ним, только сначала облачится в судейские одежды.
В приемном зале стояли двое мужчин в камзолах из блестящего шелка и шапочках с вышитыми иероглифами. По этим иероглифам судья догадался, что гости — из службы расследований при ведомстве правосудия и приехали они не просто так.
Судья Ди преклонил колени, но старший чиновник поспешно шагнул к нему и почтительно поднял его.
— Да не склонитесь вы, ваша честь, перед своими покорными слугами! — произнес он.
Ничего не понимая, судья Ди позволил усадить себя на почетное место и ждал, что ему скажут. Пожилой чиновник торжественно прошествовал к возвышению, взял со стола свиток и, держа его перед собой обеими руками, произнес:
— Ваша честь, соизволите ли вы прочесть Высочайшее повеление?
Судья встал, подошел ближе и принял из его рук бумагу, запечатанную Большой государственной печатью.
Это был императорский эдикт, провозглашающий, что Ди Жень-чжи из Дайюаня, в награду за двенадцатилетнюю верную службу, назначается отныне на должность Председателя Государственного суда Империи. Под приказом стояла подпись самого императора.
Судья Ди читает императорский эдикт
Судья свернул бумагу, положил ее обратно на стол и, обратившись лицом на юг, в сторону столицы, распростерся на полу и девять раз ударился лбом об пол, выражая таким образом благодарность за императорскую милость.
— Ваша честь, — заговорил чиновник, лишь только судья поднялся, — мы двое прибыли, чтобы передать себя полностью в ваше распоряжение. Мы осмелились вручить копию эдикта вашему старшему писцу, чтобы известие распространили по всему городу и люди могли возблагодарить государя императора за честь, оказанную их судье. Завтра на рассвете мы отправимся вместе с вами в столицу: государь император желает видеть вас как можно скорее.
— Ваша честь, — вступил младший, — ваш преемник уже назначен. Он прибудет на место сегодня вечером.
— Пусть ваша честь располагает нами, — подобострастно сказал старший.
В коридор доносились громкие звуки с улицы: это люди Бэйчжоу пускали в воздух ракеты, празднуя успех своего судьи. А уже около кабинета судью встретил старший писец и объявил, что члены суда собрались в зале и ожидают судью Ди, чтобы поздравить.
Войдя в зал, судья Ди увидел, что все писцы, приставы, секретари и охранники стоят на коленях перед возвышением. Среди них были и трое сыщиков. Судья взошел на возвышение, по обе стороны от него встали гости из столицы. Он в нескольких словах поблагодарил своих подчиненных за их службу и объявил, что все получат на прощание награды, каждый в соответствии с положением и званием. Взглянув на троих сыщиков, ставших ему за эти годы самыми близкими друзьями, он добавил, что назначает Ма Жуна и Цзяо Дая командирами Правого и Левого Крыла судейской стражи, а Дао Ганя — главным секретарем суда.
Он замолчал, и зал разразился бурными аплодисментами, смешавшимися с радостными криками горожан на улице.
— Да здравствует судья Ди! — скандировала толпа, и судья с горечью подумал, что жизнь все-таки местами сильно напоминает комедию.
Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань с шумом ворвались в кабинет, но растерянно замерли на пороге, завидев столичных гостей, помогающих судье снять мантию. Судья улыбнулся друзьям поверх чиновников, и его кольнула боль: он понял, что их дружба теперь уйдет навсегда.
Тем временем пожилой чиновник почтительно подал судье его меховую шапку. Он даже не смог скрыть удивления, заметив, до чего она вытертая и поношенная.
— Какая великая честь для нас — находиться в личном кабинете Председателя Государственного суда! — чересчур, может быть, восторженно воскликнул молодой чиновник. — Вы знаете, обычно высочайший выбор падает на людей преклонного возраста, а ваша честь, должно быть, едва перешагнули пятидесятилетний рубеж!
Столичный гость наблюдательностью не отличается, заметил судья Ди про себя. Что же он, интересно, не видит, что ему только сорок шесть? Но, поймав свое отражение в зеркале, он понял, что прошедшие несколько дней оставили отпечаток на его лице — борода и виски из черных стали серыми…
Судья разложил на столе стопки бумаг и дал приезжим чиновникам краткие разъяснения по содержимому каждой. Впрочем, когда он дошел до их с Хуном замысла о займах для крестьян, он незаметно для себя оживился и стал подробно, с воодушевлением его объяснять. Приезжие внимательно слушали, но судья быстро заметил, что на самом деле им просто скучно. С еле слышным вздохом закрыв папку, он снова вспомнил слова отца: «А когда ты достигнешь вершины, ты поймешь, как там одиноко…»
Сыщики сидели у очага, устроенного прямо в каменном полу дома стражи. Они вспоминали погибшего Хуна, но скоро разговор как-то сам собой сошел на нет, и теперь все трое молча глядели на пляшущее пламя. Первым заговорил Дао Гань:
— Может, предложить нашим столичным друзьям партию в кости?
Ма Жун поднял на него глаза.
— Забыл, кто ты такой? Не пристало достопочтенному господину главному секретарю заниматься азартными играми!.. Слава Небесам, наконец-то ты сменишь этот свой ужасный кафтан на пристойную одежду!
— Сменю, сменю, когда приедем в столицу, — пообещал Дао Гань. — А ты тоже помни о своем положении, Ма Жун, и не задирайся! Как-никак мы с тобой люди почтенные, пожилые… Смотри-ка, у тебя уже и седых волос сколько…
Ма Жун обхватил колени руками.
— И жирею я что-то, — угрюмо сказал он, но вдруг его лицо осветилось улыбкой. — Ну, ничего. Вы только представьте, каких девочек мы себе найдем в столице!
— Да кто на нас там посмотрит, — мрачно ответил Дао Гань.
