шоссе.
Несмотря на этот небрежный тон, Линли заметил, что Хейверс выглядит уставшей и в ожидании, пока он наденет пальто и шарф, беспокойно ходит по комнате.
— Плохо спали?
Хейверс поправила сумку на плече, словно собралась с духом, прежде чем ответить:
— Очередной приступ бессонницы. Переживем как-нибудь.
— А как мама?
— Она тоже не спала.
— Понятно.
Линли аккуратно повязал шарф и надел пальто. У зеркала он начал старательно причесываться, тайно наблюдая таким образом за отражением Хейверс. Она застывшим взглядом смотрела на его кейс на письменном столе, но ничего перед собой не видела. Линли не отходил от зеркала, специально тянул время, молчал и ждал, не скажет ли она что-нибудь.
Его одолевало смешанное чувство вины и стыда при виде разделяющей их пропасти, и уже не в первый раз он вынужден был признать, что разница между ними не сводится к различию их положений и состояний. Потому что Хейверс сражается с обстоятельствами, являющимися следствием банального невезения, карт, расклад которых вот уже десять месяцев подряд не в ее пользу. Линли очень хотелось объяснить ей, что достаточно одного телефонного звонка, и черная полоса в ее жизни закончится. Ему ничего не стоит посоветовать снять трубку, но он знает, как отнесется к совету Хейверс: этот звонок всего лишь освободит ее от обязательств, избавит от тягот, но не решит проблему. Линли признавался себе и в том, что на ее месте не стал бы так обременять себя сыновним долгом.
Только нарциссизмом можно было бы объяснить столь долгое любование собой в зеркале, поэтому Линли положил расческу и повернулся к Хейверс. Она услышала стук расчески и прекратила разглядывать кейс.
— Простите меня за опоздание, — торопливо проговорила она. — Я знаю, что вы, сэр, меня постоянно покрываете. Но вы же знаете, что я не нарочно.
— Дело не в этом, Барбара. Мы все друг друга покрываем, когда в личной жизни плохо идут дела. Это все понятно.
Позади Хейверс стояло кресло, она нащупала его ручку, не столько для опоры, сколько пытаясь занять чем-то руки, и принялась расковыривать протертую обивку.
— Забавно, но сегодня утром мама прекрасно соображала. Ночью был настоящий кошмар, а с утра порядок. Мне кажется, это неспроста. Наверное, это знак.
— Когда человек ждет знаков, они мерещатся ему на каждом шагу. Однако вряд ли они существуют на самом деле.
— А вдруг есть шанс, что она пойдет на поправку…
— А как же эта ночь? А как же вы? Что со всем этим делать, Барбара?
Барбара расковыряла уже порядочную дыру в обивке, крутя ее в разные стороны.
— Куда я отправлю ее из дому, если она даже не соображает, что происходит? Как я могу так поступить? Ведь она моя мать, инспектор.
— Мать, а не вечный крест!
— Тогда почему я воспринимаю это именно так? Хуже того, я чувствую себя преступницей, безнаказанно разгуливающей на свободе, в то время как она отбывает срок.
— Потому что в глубине души вы хотите позвонить. Ведь острее всего чувствуешь вину, когда решение, которое ты принимаешь, как тебе кажется, из эгоистических побуждений, оказывается правильным или справедливым. Перестаешь доверять себе и не знаешь, благороден ли твой поступок, или ты просто хочешь поступить так в собственных инересах.
Хейверс не сразу нашлась что ответить:
— В том-то и дело, инспектор. Я ищу ответ на этот вопрос. Вся эта ситуация выше моего понимания.
— Неправда. Вся ситуация от начала до конца упирается в вас. Все в ваших руках. Вы принимаете решение.
— Я не смогу причинить ей боль. Она даже не поймет этого.
Линли захлопнул кейс.
— Может быть, она понимает, что происходит сейчас?
На этом их разговор закончился. По дороге к машине, которую, как и вчера на Гаррет-Хостел-лейн, Линли еле втиснул на стоянку, Хейверс слушала рассказ о вчерашнем разговоре с Виктором Карптоном. Перед тем как сесть в машину, Хейверс спросила:
— Как вы думаете, любила ли Елена хоть кого-то по-настоящему?
Линли включил зажигание. Обогреватель выпустил струю холодного воздуха им под ноги. Он вспомнил заключительные слова Карптона о Елене:
— Поймите. Она не была злой девочкой, инспектор. Она просто рассердилась. И я лично не могу ее за это осуждать.
— Даже если Елена попросту включила вас в свой арсенал? — спросил его Линли.
— Даже если так.
— Нам не дано до конца узнать, что творилось у жертвы внутри, — ответил Линли Хейверс, — в нашей работе мы возвращаемся к жизни, считая смерть точкой отсчета. Мы собираем правду по лоскуточку и таким образом пытаемся вникнуть в суть.
С помощью этих обрывков можно только надеяться, что мы узнаем, кем была жертва и почему ее убили. Что же до внутреннего мира — настоящей и непреложной правды, — то нам никогда до нее не добраться. У нас есть только факты и выводы, к которым мы в итоге приходим.
На узенькой улице Линли не мог развернуться, поэтому он задним ходом медленно покатил к Тринити- лейн, затормозив и пропустив большую и сумрачную толпу студентов, которая вышла из ворот Тринити- Холла. За их спинами в саду колледжа клубился туман.
— Зачем ему было жениться на Елене? Он знал, что Елена не верна ему. Что она не любила его. Как он мог подумать, что из их брака выйдет что-нибудь путное?
— Карптон считал, что сможет изменить ее своей любовью.
— Человека не изменишь, — с издевкой проговорила Хейверс.
— Еще как изменишь. Но только если он сам этого хочет.
Линли ехал мимо церкви Сент-Стивенз к Тринити-Колледжу. Фары сражались с тяжелым туманом, но их свет легким мячиком отбрасывало обратно в машину. Линли ехал на черепашьей скорости.
— Как все было бы чудесно и ясно в этой жизни, Хейверс, если бы люди занимались сексом только с теми, кого любят. На самом же деле люди делят постель по разным причинам, которые большей частью не имеют отношения к любви, замужеству, преданности, близости, потомству и другим возвышенным материям. Елена и была таким человеком. А Карптон, очевидно, не имел ничего против.
— Да, но что у них за жизнь получилась бы? — возразила Хейверс. — Ведь они начали с обмана.
— Карптона это не волновало. Он хотел Елену.
— А она?
— А она, несомненно, мечтала посмотреть на папочкино лицо в момент, когда он узнает новость. А весь эффект бы пропал, если бы она не сумела женить на себе Карптона.
— Как вы думаете, инспектор, — задумчиво произнесла Хейверс, — может быть, Елена все рассказала отцу? О беременности она узнала в среду. Убили ее только в понедельник. Джастин была на пробежке. Дома он был один. Как вы думаете?..
— Не будем отметать этой версии.
Линли невольно спровоцировал Хейверс, потому что ей не терпелось поделиться своими догадками, и более уверенным тоном она продолжала:
— Что до Елены и Карптона, о супружеском счастье здесь и речи не могло быть.
— Согласен. Карптон пребывал в заблуждении, что поможет ей избавиться от гнева и обиды. Елена пребывала в заблуждении, что удовольствие от мучительной боли отца будет длиться вечно. На таких отношениях семьи не построить.
