им тайнами точно скальпелем — и одного за другим вырезал всех. Это было невероятно! Будучи в изгнании, он сокрушал всякого, кто пытался перебежать ему дорожку. Это была настоящая бойня, из которой он один вышел целым и невредимым. Ну, почти невредимым. После года безвестности он вернулся в политику совершенно темной личностью. Думаю, тогда-то он и понял, что может обладать невидимым могуществом, играя на нужных струнах… Когда-то он успешно продвигался, стремясь к процветанию, пытаясь угодить своим шефам. Он был убогий бедняк, грезивший лишь о собственном кабинете и о большущем доме. Эта испортило Дэвиса и стоило ему карьеры в правительстве. И вот, вернувшись, он словно посвятил свою жизнь тому, чтобы доказать всем и каждому: любого честного человека, даже всю столицу целиком, можно купить, все они не лучше, чем он сам… Одновременно он еще и делал себе деньги. Мало-помалу он отгрохал целую империю. Начал с того, что стал проверять чистоту различных кампаний, копал под соискателей на пост вице-президента, членов кабинета министров — да кого угодно. Он зарывался куда глубже, чем это требовалось по долгу службы, и если кто-то из кандидатов вдруг пытался его остановить, о его тушке вскоре сообщали на первой полосе «Вашингтон пост». В какой-то момент Дэвис просочился в Федеральное бюро расследований. А ты знаешь, эти ребята проверяют подноготную всего правительства и могут выяснить, кто из высших деятелей прибегал к помощи ЦРУ, чтобы потопить своих коллег. Для Дэвиса это был просто золотой прииск. Следующим шагом он дотянулся до молитвенных групп. Это началось в восьмидесятые. Как-то внезапно всякое авторитетное лицо в округе Колумбия раз в неделю перед завтраком стало ни с того ни с сего исповедоваться в своих глубоких тайнах. Предполагалось, что это святая святых, что все откровения строго конфиденциальны, — однако я чертовски уверен, что у Генри везде были свои уши.
— Так что все-таки насчет улики? И насчет этого убийства? — спросил я. — В горле убитого обнаружили большой ошметок уха, так? Тут же все яснее ясного!
— Ты прав. Но политиканы прижали местную полицию. Папка с материалами дела, включая полицейский отчет и саму улику, то есть кусок уха, вдруг исчезла. Согласно официальной версии, Пирсон был убит грабителем. Должно быть, кто-то решил, что, выкупив эти материалы у копов, он сможет обуздать Дэвиса. Но он ошибся… Во-первых, эта папка имела очень высокую цену. Кроме того, воздействие на Генри должно было быть абсолютно безошибочным. Папка с уликой исчезла, когда Дэвис жил за океаном, и поначалу он был не в курсе, что таковая существует, и тем более не знал, у кого она. Когда он сделался сильнее и те господа, что пытались ему помешать, сгинули, обладать тем предметом, ради которого Генри мог и убить, казалось уже далеко не лучшей идеей. Соответственно, цена упала. В конечном счете эта папка оказалась в руках у одного моего приятеля, Джеймса Перри, партийного босса от Виргинии. Джеймс оказался достаточно труслив — а может, и достаточно благоразумен, — чтобы ее припрятать. Он не стал ее уничтожать на тот случай, если вдруг на него наедет Генри, а просто ее «похоронил».
Я глубоко вдохнул. Джеймс Перри был тот самый человек, который, по утверждению Генри, спал с моей матерью и которого предположительно убил мой отец. Мама работала у Перри секретарем. Так что теперь вся эта Дэвисова канитель касалась лично меня, моей семьи и моего прошлого. Железным усилием я взял себя в руки. Прежде всего мне непременно нужно было завладеть этой уликой против Генри. Вопрос о том, что связывало моего отца с Дэвисом, покуда подождет.
— Где теперь эта папка?
Лэнгфорд издал горький смешок.
— Тут как раз самое интересное. У Перри на стороне была компания-подрядчик, занимавшаяся строительством и ремонтом. Приятели задавали ему много работенки в правительстве. У него был доступ в половину правительственных зданий Вашингтона. И он спрятал папку с уликой чуть ли не у всех на глазах — в одном из архивных хранилищ, какие у федералов повсюду. Целые мили запыленных полок! Вроде бы и на виду — но если не знаешь, на какое имя положена туда папка, ты никогда ее не найдешь.
— И где этот архив?
— Пенсильвания-авеню, девятьсот пятьдесят.
— Погодите…
— Ну да, ты верно понял.
— Министерство юстиции?
— Так что желаю удачи!
— И он никогда не называл вам, под каким именем?
— Нет. Он никогда никому и ничего не говорил. Все, что я тебе рассказал, он выболтал мне в минуту помутнения, когда мы надрались с ним на гольф-пикнике в Миртл-Бич. Только вот мое неведение ничуть не поможет, когда Генри меня таки найдет. Уверен, он прекрасно проведет время, потягивая «Арси-колу» и глядя, как Маркус вырезает из моей кожи лоскутки размером в почтовую марку, пока я не назову им имя, которого в жизни не знал, или же не скопычусь от потери крови. Только Перри знал стоявшее на папке имя, а он уже шестнадцать лет как мертв.
— Кто его убил? — спросил я. Дэвис-то говорил, это сделал мой отец.
— В официальной трактовке — хулиганское нападение. Ди-Си порой очень опасное место для тех, кто сумел что-то разнюхать. Лично я всегда думал, что каким-то боком за этим стоит Дэвис.
— А вы когда-нибудь слышали от Перри о женщине по имени Карен Форд?
— Думаешь, это она его убила? — усмехнулся Лэнгфорд. — Ну, разве что доведя до спермотоксикоза. Хотя не смею его осуждать, — поспешно добавил он.
— Вы ее знали?
— Я только слышал о ней от Перри. Говорил, очень миленькая женщина. Наивная дурочка, хлопочущая о муже-уголовнике. Перри думал, что она работает на него, надеясь его как-то подмаслить, чтобы он помог очистить мужу его тюремное досье, поручиться за него. Джеймс, до самого конца играя свою роль, дурил ей голову и как-то раз даже попытался затащить ее в Пэлисейд. Там у его приятеля имелся дом, куда Перри ездил с кем-нибудь перепихнуться… А почему ты о ней спросил?
— Это была моя мать.
Лэнгфорд втянул сквозь зубы воздух и поморщился:
— Ну, если тебя это утешит, я никогда не слышал, чтобы она согласилась. Знаешь ли, Перри любил активных девчонок, которые сами навязывают свои прелести. К тому же он совсем не умел держать язык за зубами. Если б что было, я бы наверняка об этом узнал.
Я промолчал.
— Ну что, я тебе — ты мне. Думаю, тебе знакома такая игра. Скажи-ка теперь: как ты меня нашел?
— Малькольм Хаскинс навел.
— А как он разузнал, что мне известно про улику против Дэвиса?
— Этого он мне не сказал, — пожал я плечами. — На самом деле у нас было очень мало времени на разговоры перед тем, как Дэвис его грохнул. Вы из-за Хаскинса решили исчезнуть?
Лэнгфорд кивнул:
— Хаскинс начал приставать ко мне с расспросами. Я, конечно, прикинулся, будто не понимаю, о чем речь. Но когда у члена Верховного суда засело в голове непременно вытрясти из тебя показания, наиболее удачный вариант — просто умереть. И если Хаскинс узнал, что мне известно про улику, то не сомневаюсь, что это же в конце концов выяснил бы и Генри — а далее по сценарию с «Арси-колой» и нарезанием лоскутков. Вот потому я бежал и попытался спрятаться. Слушай, а эта катавасия с Дэвисом нужна лично тебе?
— Да, и чем больше я узнаю, тем сильнее руки чешутся.
— Он предлагал тебе сделку?
— Предлагал, — кивнул я. — Что странно — он хотел, чтобы я вернулся. Из всех вариантов он, казалось, предпочел бы видеть, что я подчинился и безропотно его терплю.
— И ты отказался.
— Я заехал Маркусу ботинком в рожу и попытался задушить Генри.
— Славно, — оценил Лэнгфорд и тут же поправился: — Хотя с точки зрения мудрости выживания это была полнейшая дурь. Тебе следовало пойти на сделку, это было бы разумно. Я сказал «славно», потому что мне приятно видеть, когда этим ребятам дают по ушам. Единственное, что сейчас на твоей стороне, так это то, что Дэвису очень трудно общаться с неблагоразумными людьми. Впрочем, независимо от того, кого он
