ничего сделать, чтобы не перекатываться по полу фургона, ударяясь о стенки. Когда фургон наконец остановился, мужчина распахнул дверцы, набросил на нее тяжелое полотнище вроде брезентового и, завернув в него, обвязал веревкой. Затем взвалил на плечо. Это было ужасно — чувствовать себя низведенной до состояния неодушевленного груза. И столь же ужасно было сознавать, что полностью находишься во власти человека, которому ничего не стоит вот так просто взвалить тебя на плечо. Уже по одному этому легко предположить, на что еще он способен.
Войдя внутрь какого-то здания, он совершенно бесцеремонно швырнул ее на пол и потащил волоком. Даже когда ровная поверхность сменилась уходящими вниз ступеньками, он и не подумал проявить больше осторожности. Голова Алекс ударялась о каждую ступеньку, невозможно было никак от этого защититься. Она завопила, но человек продолжал ее тащить. От очередного удара затылком о ступеньку она потеряла сознание.
Сколько прошло времени, прежде чем она очнулась, Алекс не знала.
Сейчас вокруг было тихо, но жуткий холод полностью сковал ее руки и плечи. Ноги тоже оледенели. Широкая клейкая лента стянула ее тело так плотно, что кровь едва циркулировала. Алекс открыла глаза. По крайней мере, попыталась, но сделать это удалось лишь наполовину — левый глаз был заклеен широкой полосой скотча. О том, как ее связывали, уже перенеся сюда, Алекс не помнила. Значит, она все это время была без сознания.
Она лежала на полу скорчившись, руки у нее были связаны за спиной, щиколотки плотно примотаны друг к другу. Она чувствовала боль в бедре, на которое давила всей своей тяжестью. Мало-помалу приходя в себя, она постепенно начинала ощущать боль во всем теле, как после автокатастрофы. Пытаясь понять, где находится, Алекс осторожно перекатилась на спину, и тут же у нее резко заныли плечи. Глаз, не заклеенный клейкой лентой, наконец полностью открылся, но она ничего не увидела. Господи, я ослепла, в ужасе подумала Алекс. Через несколько секунд ей все же удалось различить расплывчатые очертания странного места, словно перенесенного сюда из какой-то параллельной реальности.
Она сделала глубокий вдох и выдох, затем попыталась собраться с мыслями. Это был какой-то ангар или склад. Огромное пустое помещение, терявшееся в полумраке. Слабый рассеянный свет едва сочился с потолка. Бетонный пол отсырел. Пахло застоявшейся водой. Скорее всего, от этого и было так холодно — от влажности. Это место насквозь пропитано влагой.
Первое, что всплыло в памяти Алекс из предшествующих забытью эпизодов, — это человек, который тащил ее, прижимая к себе. Она вспомнила сильный и резкий запах пота, в котором было что-то животное. В самые трагические моменты вы часто думаете о каких-то совсем незначительных вещах. Он схватил меня за волосы и выдрал огромный клок — вот что он прежде всего сделал. Представив свою голову с проплешиной на месте выдранной пряди, Алекс расплакалась. На самом деле, конечно, причиной было не это воображаемое уродство, а все сразу — похищение, усталость, боль. И страх. Она плакала, с заклеенным ртом это оказалось трудно, она начала задыхаться, закашлялась, кашлять тоже было трудно, она ощутила удушье, глаза переполнились слезами. К горлу подступила тошнота. Даже извергнуть рвоту наружу было бы невозможно… Ее рот заполнился чем-то вроде желчи, которую она заставила себя проглотить. Это удалось с огромным трудом. Ей снова стало дурно.
Делая над собой огромные усилия, Алекс старалась дышать, размышлять, осознавать. Несмотря на всю безнадежность ситуации, она стремилась обрести хоть немного спокойствия. Людям почти всегда недостает хладнокровия, но утратить его полностью значит обречь себя на гибель. Алекс пыталась успокоиться, хоть немного унять бешеный стук сердца. Понять, что произошло, что она здесь делает, почему здесь оказалась.
Размышлять… Помимо ломоты во всем теле этому начал мешать переполненный мочевой пузырь, все более настойчиво напоминая о себе. В таких случаях Алекс никогда не могла долго терпеть, и теперь ей не понадобилось и минуты, чтобы принять решение: она расслабила мышцы и стала мочиться под себя — это получилось не сразу и заняло некоторое время. Это не было постыдной слабостью — она сама приняла такое решение. Если бы она этого не сделала, то ей пришлось бы мучиться, возможно, несколько часов подряд, а закончилось бы скорее всего тем же самым. Оценивая ситуацию в целом, можно было с уверенностью сказать, что у нее гораздо более серьезные проблемы, чем вынужденная необходимость мочиться таким образом, — так что она предпочла не создавать себе дополнительных неудобств. Правда, спустя несколько минут она стала мерзнуть еще больше — о таком последствии своего поступка она не подумала. Алекс дрожала все сильнее, уже не сознавая, от холода или от страха. Она попеременно видела перед собой два образа: человека в метро, который улыбался ей, и его же — когда он набросился на нее, ударил и затащил в фургон. Боль от падения была такой сильной, что на некоторое время оглушила ее.
Внезапно где-то далеко грохнула металлическая дверь, и отзвуки этого удара несколько раз повторило эхо. Алекс мгновенно перестала плакать и вся обратилась в слух — напряженная до предела, на грани окончательного срыва. Судорожным рывком перевернувшись на бок, она пыталась принять такое положение, чтобы максимально смягчить удар, — она была уверена, что похититель будет ее избивать, что для этого он ее сюда и привез. Она почти перестала дышать от ужаса. Вслушивалась в приближающиеся шаги — размеренные и тяжелые. Наконец человек остановился перед ней. Сквозь ресницы она разглядела его обувь — огромные тяжелые ботинки, идеально вычищенные. Он ничего не говорил. Он неподвижно возвышался над ней, словно охранял ее забытье. Так продолжалось довольно долго. Наконец Алекс решилась, полностью открыла глаза и посмотрела вверх, прямо на него. Руки у него были сцеплены за спиной, лицо не выражало никаких особенных чувств. Казалось, он не собирается ничего предпринимать. Он просто разглядывал ее, слегка склонив голову, — так, как если бы перед ним была вещь. Снизу его голова казалась массивной, брови — необыкновенно черными и густыми, почти полностью скрывающими глаза. Но самым примечательным был его лоб, широкий и выпуклый, превышающий по размеру остальную часть лица. Он словно выпирал откуда-то из недр черепа. Это придавало человеку какой-то первобытный вид… Недоразвитый… Непрошибаемый… Алекс машинально искала нужное слово. И не находила.
Она попыталась заговорить, но ей мешала клейкая лента. Так или иначе, все, что ей удалось бы произнести, было бы: «Пожалуйста, прошу вас…» Она пыталась сообразить, что ему сказать, если он ее развяжет. Ей хотелось найти какие-то другие слова, кроме этих, жалких и умоляющих, но ничего другого не приходило на ум — ни вопроса, ни просьбы, только мольба. Слова не приходили — мозг словно застыл. Лишь смутно трепыхалось нечто вроде: он меня похитил, связал, запер здесь — что он собирается со мной делать?..
Не в силах сдержаться, Алекс снова заплакала. Человек отошел, так и не произнеся ни слова. Он остановился в углу помещения и резким жестом сдернул с какого-то непонятного предмета укрывавшее его широкое брезентовое полотнище. Все это время Алекс повторяла про себя, как заклинание: только бы он меня не убил.
Сейчас он стоял к ней спиной, наклонившись, и обеими руками тянул к себе что-то тяжелое (ящик?), скрежещущее по бетону. На нем были матерчатые темно-серые брюки и полосатый пуловер, сильно растянутый и далеко не новый.
Протащив непонятный предмет несколько метров, он прекратил пятиться и посмотрел вверх, словно прикидывая высоту. Выпрямившись, он какое-то время стоял, по-прежнему глядя вверх и уперев руки в бока, как будто обдумывал, как лучше взяться за дело. Наконец он обернулся и взглянул на Алекс. Затем подошел к ней и опустился на одно колено — оно оказалось у самого ее лица. Резким движением он вытянул руку и сорвал клейкую ленту, опутывавшую ее лодыжки. Потом его грубая ручища ухватила за край ленты, залепившей губы Алекс, и бесцеремонно рванула ее. Алекс вскрикнула от боли. Он выпрямился, одновременно подхватывая ее с пола одной рукой. Конечно, она не такая уж тяжелая, но все-таки… одной рукой! От такого резкого подъема у нее закружилась голова, и она едва удержалась на ногах — тем более что тело, долгое время остававшееся без движения, ее почти не слушалось. Пошатнувшись, она ткнулась головой в грудь незнакомца. Он с силой сжал ее плечо и развернул в противоположную от себя сторону. Прежде чем она успела произнести хоть слово, он разрезал путы на ее запястьях.
Тогда, набравшись храбрости, Алекс произнесла те слова, которые все это время вертелись у нее на языке, — даже не размышляя о том, какое будет продолжение:
— Пожалуйста… прошу вас…
Она не узнала свой собственный голос. К тому же она снова начала заикаться, как в детстве.
Сейчас они стояли друг к другу лицом, как на очной ставке. Алекс вдруг пришла в дикий ужас от
