— Хорошо… — Он поворошил бумаги. — Ах да, еще Стефан Масиак. Его вы, конечно, тоже не знаете…
Тома промолчал. Кажется, он ждал, как обернется дело.
— Владелец кафе в Реймсе, — добавил Арман.
— Никогда не бывал в Реймсе.
— До того у него было кафе в Эпине-сюр-Орж. Согласно базам данных вашей фирмы, вы дважды заезжали к месье Масиаку, в восемьдесят седьмом и в девяностом годах, он арендовал два ваших игровых автомата.
— Возможно.
— Абсолютно точно, месье Вассер, абсолютно точно.
Тома Вассер сменил тактику. Он взглянул на часы, сделал вид, что прикидывает что-то в уме, потом откинулся на спинку стула и сложил руки на животе, как человек, готовый ждать долго и терпеливо, сколько потребуется.
— Если бы вы сказали, куда вы клоните, я, вероятно, сумел бы вам чем-то помочь.
1989 год. На фотографии был изображен дом в Нормандии, между Этрета и Сен-Валери, кирпичный на каменном фундаменте, с черепичной крышей. Перед ним расстилалась очаровательная зеленая лужайка с качелями, вокруг — фруктовые деревья. Дом и все остальное принадлежали семье Леруа. Отец семейства некогда сказал: «Леруа пишется в одно слово!»[12] — как будто у кого-то могли возникнуть сомнения. У него были выспренние пристрастия. Разбогатев на торговле хозяйственным инвентарем, он приобрел дом с участком у семьи, разделившейся из-за спорного наследства, и с тех пор полагал себя владельцем дворянского поместья. Он устраивал барбекю, рассылая подчиненным приглашения, больше похожие на приказы. Он имел виды на пост в мэрии, считая политику чем-то вроде визитной карточки.
Его дочь звали Ренеттой. О да, ужасно дурацкое имя. Но глава семейства уже доказал, что способен на все.
Ренетта отзывалась о своем отце без особой почтительности. Она сама сообщила Камилю все вышеприведенные сведения, хотя он ни о чем не спрашивал.
На детской фотографии она снялась вместе с Алекс — обе девочки смеялись, обнявшись. Снимок сделал отец Ренетты в солнечный выходной день. Было жарко. За ними виднелась вращающаяся поливальная установка, орошавшая сад потоками сверкающих радужными брызгами струй. Раскадровка самая идиотская. Фотография явно не то занятие, в котором мог бы преуспеть папаша Леруа. Вот торговля — другое дело…
Камиль встретился с подругой детства Алекс недалеко от авеню Монтень, в офисе «Рен Леруа продакшн». Сейчас она предпочитала называть себя Рен, а не Ренеттой,[13] не отдавая себе отчета, что таким образом еще больше сближает себя с отцом. Она была продюсером телесериалов. После смерти отца она продала дом в Нормандии и основала продюсерскую компанию. Она приняла Камиля в большом конференц-зале, предназначенном для деловых заседаний, где то и дело появлялись молодые сотрудники с озабоченными лицами, явно сознающие всю важность своей работы.
Оценив глубину мягких кресел, Камиль остался стоять. Он всего лишь протянул собеседнице фото. На обороте Алекс написала: «Моей обожаемой Ренетте, королеве моей души». Старательный детский почерк с нажимами и завитушками, фиолетовые школьные чернила… Камиль нашел дешевую перьевую ручку среди вещей Алекс, раскрутил ее — раньше там были те самые фиолетовые чернила, но они давно высохли. Впрочем, нельзя с уверенностью сказать, то ли это та самая ручка, то ли просто дань прошлой моде — подобных сувениров у Алекс сохранилось немало…
Они тогда учились в четвертом классе. Ренетта старше на два года, но в свое время опоздала с поступлением в школу. Когда Алекс было тринадцать, ей исполнилось пятнадцать. На фотографии она со своими тугими косами, уложенными вокруг головы, похожа на юную украинку. Разглядывая снимок сегодня, она вздохнула:
— До чего же дурацкий у меня вид!..
Они были лучшими подругами, Ренетта и Алекс. Такими близкими, насколько это возможно в тринадцать лет…
— Мы не расставались. Мы проводили вместе целые дни, а по вечерам часами болтали по телефону… Наши родители буквально за уши оттаскивали нас от аппарата.
Камиль задавал вопросы, Ренетта отвечала. Она явно не из тех, кого легко застать врасплох.
— Тома?..
Камиля окончательно вымотала эта история. Она упорно не желала заканчиваться… Как же он устал.
— Он начал насиловать свою сестру примерно в восемьдесят шестом.
Ренетта зажгла сигарету.
— Вы ведь с ней дружили, она вам об этом говорила?
— Да.
Абсолютно точный, жесткий ответ. Типа: я понимаю, к чему вы клоните, и не хочу затягивать этот разговор до вечера…
— «Да»? И… что? — спросил Камиль.
— И ничего. Чего бы вы хотели? Чтобы я подала жалобу в полицию от ее имени? В пятнадцать лет?
Камиль промолчал. Он бы много чего ей сказал, если бы не чувствовал себя таким измученным, но в первую очередь ему требовались сведения.
— Что именно она вам говорила?
— Что он делает ей больно. Каждый раз он делает ей больно.
— Вы с ней были… близки?
Ренетта улыбнулась:
— Вы хотите узнать, спали мы с ней или нет? В тринадцатилетнем возрасте?
— Это ей было тринадцать. Вам — пятнадцать.
— Верно. Ну что же — да. Я занималась ее сексуальным просвещением, так сказать.
— Долго продолжались ваши отношения?
— Не помню точно, но, во всяком случае, недолго. Дело в том, что Алекс не была… ну, как сейчас говорят, по-настоящему мотивирована. Понимаете?
— Нет.
— Она делала это… ну, просто чтобы развеяться.
— Развеяться?..
— Я хочу сказать, что это ее на самом деле не интересовало. Сексуальные отношения, я имею в виду.
— Но все же вам удалось ее уговорить.
Судя по всему, это замечание не слишком понравилось Ренетте Леруа.
— Алекс делала то, чего сама хотела. Она была свободна в своих поступках!
— В тринадцать-то лет? С таким-то братом?
— С удовольствием, — отозвался Луи. — К тому же я и в самом деле думаю, что вы в состоянии помочь нам, месье Вассер.
Однако он по-прежнему выглядел озабоченным.
— Но прежде всего уточним одну деталь. Вы не помните месье Масиака, владельца кафе в Эпине- сюр-Орж. Однако, согласно документам вашей фирмы, за четыре года вы нанесли ему не менее семи визитов.
— Визиты к клиентам входят в мои обязанности.
Рен Леруа раздавила окурок в пепельнице.
