необъятным бедрам и приблизил свою голову к моей. — Вот этот урод и пострадает. Этого урода и нае… в ж… Что, поверить полицейскому? Поверить полицейскому и заключить сделку? — Он ухватил меня сзади за шею и сдавил. — Ты, твою мать, ниггер, гребаного крэка накурился?
— Мистер Оламон, — сказал Пул, — как вас убедить, что мы играем честно?
Сыр выпустил меня.
— Вы — нет. Вы погодите, может, чуть поостынете, пусть народ дерьмо между собой перетрет. — Он погрозил толстым пальцем Пулу. — Вот, может, тогда все останутся довольны.
Пул выставил руки ладонями вверх:
— Мы так не можем, мистер Оламон. Вы должны это понять.
— Ладно-ладно, — закивал Сыр. — Но кто-то должен предложить праведному ублюдку сокращение срока за помощь в обеспечении определенной транзакции. Что вы об этом думаете?
— Это значит посвятить в суть дела окружного прокурора, — сказал Пул.
— Так и что?
— Может, вы пропустили ту часть, в которой говорилось, что мы не хотим огласки, — сказал Бруссард. — Верните девочку и идите дальше своей дорогой.
— Ну, тогда ваш гипотетический человек, который согласится на подобную сделку, — полный болван. Гребаная гипотетическая задница, уж это точно.
— Нам нужна Аманда Маккриди. — Бруссард, морщась, разминал себе шею. — Живая.
Сыр подставил лицо солнцу и втянул носом воздух, раздув ноздри так, что легко мог бы втянуть скрутку двадцатипятицентовиков. Пул молча ждал, сложив руки на груди.
— Держал я на конюшне сучку по фамилии Маккриди, — сказал наконец Сыр. — Так, для случайных поручений, ничего регулярного. Не то чтобы товарный вид имела, но при поощрении небольшими подарочками могла работать. Понимаете, о чем я?
— На конюшне? — Бруссард подошел поближе к столу. — Вы хотите сказать, что эксплуатировали Хелен Маккриди в целях проституции?
Сыр наклонился вперед и засмеялся:
— В ц-ц-целях п-п-проституции. Черт, а хорошо звучит, верно? Сколочу-ка я группу, назову «В целях проституции», людишек набежит полный зал, знай себе денежки греби.
Бруссард ударил Сыра по лицу. Удар получился нешуточный. Сыр схватился за нос, между пальцами потекла кровь. Бруссард взял его за ухо и повернул так, что я услышал хруст хряща.
— Слушай меня, шавка. Слушаешь?
Сыр издал какой-то звук, который можно было принять за утвердительный ответ.
— Мне плевать на Хелен Маккриди. Хоть в Пасхальное воскресенье приведи ее к целой толпе священников, мне по хрену. Меня не колышут твои гребаные сделки и уличная торговля героином, которой ты заправляешь, сидя тут. Меня интересует Аманда Маккриди. — Он чуть крепче сжал его ухо. — Слышишь? Аманда Маккриди. И если ты мне не скажешь, где она, Ричард Раундтри,[19] тебе небо с овчинку покажется. Я лично позабочусь, чтобы тебе обеспечили ночь с квартетом чернокожих, из тех, что к тебе неровно дышат. Ты следишь за моей мыслью?
Бруссард отпустил ухо и отступил на шаг.
Волосы Сыра потемнели и слиплись от выступившего пота, из-под сложенных у рта ладоней рвался тот самый хрип, который, как я помнил со школьных лет, перемежал у него ужасающие приступы кашля.
Бруссард, как фокусник после удавшегося номера, сделал рукой в воздухе замысловатый жест и посмотрел на меня.
— Вот и весь суд, — сказал он и вытер руку о брюки.
Сыр убрал ладони от лица и откинулся на спинку скамьи. По верхней губе стекала кровь. Не сводя глаз с Бруссарда, он несколько раз глубоко вдохнул.
Охранники на вышке изучали небо. Часовые у ворот рассматривали свои ботинки, будто только сегодня утром получили по новой паре. Послышался отдаленный металлический лязг, за тюремными стенами кто-то упражнялся в поднятии тяжестей. Мелкая пичужка перепорхнула через дворик для свиданий. Она была так мала и летела так быстро, что я даже не разобрал, какого она цвета — мелькнула над спиралью колючей проволоки и скрылась за стеной.
Бруссард смотрел на Сыра ничего не выражающим взглядом, будто рассматривал кору дерева. Такого Бруссарда я не знал. К нам с Энджи он всегда относился по-дружески, с профессиональным уважением. Скорей всего, таким его и знали те, кто с ним сталкивался — настоящим детективом, элегантным, подтянутым и с улыбкой кинозвезды. Но сейчас в тюрьме Конкорд передо мной стоял уличный коп-громила, с виду предпочитающий всем видам переговоров самый надежный — кулак и дубинку. В его глазах горело желание выбить из Сыра показания любой ценой.
Сыр сплюнул на траву густую слизь, смешанную с кровью.
— Марк Фурман,[20] — сказал он. — Поцелуй мою черную задницу.
Бруссард бросился на него, но Пул успел ухватить его за рукав. Сыр, извиваясь огромным телом, сполз со стола.
— Патрик, ты глянь, с какими скотами ты связался!
— Ну ты, шавка, поговори у меня! — прикрикнул Бруссард. — Вспомнишь меня ночью в одиночке!
— У меня в камере фотка твоей жены есть, — равнодушно бросил Сыр. — Она как раз занимается этим самым с целой кучей карликов. — Вот что у меня есть. Не веришь? Пошли, покажу.
Пул, покраснев от натуги, обхватил рвущегося в бой Бруссарда, оторвал от земли и переставил подальше от скамьи. Сыр направился к калитке для заключенных, а я поспешил за ним.
— Сыр!
Он оглянулся на ходу.
— Сыр, ради бога, ей же всего четыре года.
Он равнодушно бросил:
— Жаль, что так вышло. Скажи ему, чтоб сначала с людьми разговаривать научился.
Сыр прошел за калитку, туда охранник в зеркальных очках меня не пустил. В стеклах я видел свое искаженное, как в комнате смеха, отражение.
— Брось, Сыр! Ну же, старина!
Он повернулся к ограде, взялся за прутья и долго молча смотрел на меня.
— Ничем не могу помочь, Патрик. Понимаешь?
Я указал через плечо на Пула и Бруссарда:
— Они тебе честную сделку предлагали.
Сыр медленно покачал головой:
— Херня это все, Патрик. Мусора — те же урки, старина. Эти уроды всегда сверху будут.
— Они же вернутся с целым войском. Все об этом исчезновении только и говорят, делу придали приоритет, полиция рвет и мечет.
— А я не знаю ни хрена.
— Знаешь.
Он широко улыбнулся. Кровь на верхней губе уже запеклась, и улыбка получилась жутковатой.
— Докажи, — сказал он, отвернулся и пошел по посыпанной гравием дорожке.
Я вернулся к Пулу и Бруссарду, прошел мимо них не останавливаясь.
— Хорошо рассудили, — сказал я. — Великолепное было зрелище, мать вашу.
13
Бруссард догнал меня, схватил за локоть, развернул лицом к себе.
— Не нравится мой подход, мистер Кензи?
