Репортаж об убийстве

рассмеялась мне в лицо и ушла. Все это было отвратительно мелодраматичным. Меня даже затошнило… Вы, конечно, можете подумать, что из-за этого ее глумления я могла пожелать ее смерти. Зачем? Лорна уже была мертва для меня. Этот ее беспощадный смех убил во мне последние надежды. Школа – очень важная часть моей жизни, и так было всегда. Однако она не так важна для меня как музыка. Даже если бы я задумала убийство Лорны, я не стала бы совершать его здесь, да еще перед концертом. Я очень хотела услышать, как она играет. Хотела убедиться в том, что Лорна все еще в состоянии играть как ангел. И если даже она кому-нибудь расскажет о нашем прошлом – что ж, пусть так. Я потеряю школу, но у меня есть возможность зарабатывать на жизнь частными уроками.

Я четко понимала, что Лорна может разбить лишь часть моей жизни. Нет, я не убивала ее. К тому же Пэдди Кэллеген – пожалуй, мой лучший друг. Я бы не смогла спокойно наблюдать за тем, как она страдает по моей вине. Хотите верьте мне, хотите нет, но я не убивала Лорну.

– Я вам верю, – вымолвила Корделия, поворачиваясь. – Больше никаких вопросов. Простите за то, что причинили вам боль.

– Спасибо вам, – присоединилась к ней Линдсей. – Вы очень нам помогли. Извините за то, что мы были вынуждены быть такими жестокими.

После их ухода учительница музыки долго сидела не шевелясь. Как каменная. А потом разразилась горькими, тихими рыданиями.

Линдсей с Корделией молча возвращались жилище Пэдди. Прямо с порога мисс Гордон направилась к бару и налила чуть не по полстакана виски.

– Какое счастье, что я не родилась двадцатью годами раньше, – с яростью промолвила она. И я молю Бога, чтобы мне никогда не понадобилось такой вот смелости, как бедной Маргарет.

– Так ты поверила ей?

– Господи, конечно поверила! Таким тоном человек лгать не способен. Нет, не может человек обманывать, когда в нем столько боли. Вероятно, у нее и появилось желание убить Лорну, но она не в состоянии была бы сделать это. Представляю, как отвратительно было у нее на душе все эти годы, ведь она понимала, что эта сучонка могла в любой момент нанести ей смертельный удар, – горько проговорила Линдсей. – Ей, наверно, так тошно было оголять перед нами душу, но у нее хватило мужества. Знаешь что, у меня появилось такое чувство, что в определенный момент все это перестало быть игрой. Честно говоря, до сих пор я как-то не воспринимала все это наше так называемое расследование всерьез.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – кивнула Корделия. – Мы обманывали себя, думая, что это будет эдакое дистиллированное расследование, как в книжках, и совсем не учли, что нам придется иметь дело с чувствами людей. Пока мы были в состоянии думать только о Пэдди, нам было трудно представлять себя детективами. Устроили себе этакий великий крестовый поход! Идиотки! Теперь я далеко не уверена, что смогу справиться со всем этим.

Линдсей кивнула.

– Знаю, – отозвалась она. – Но мы сами себя приговорили, пути назад нет. И вспомни: если мы с тобой ничего не сделаем для Пэдди, то кто сделает? Разве мы в состоянии нанять хороших частных сыщиков? И как узнать, что они действительно стоящие? Между прочим, у нас есть одно преимущество: мы знаем Пэдди и знаем кое-что о некоторых здешних людях, особенно о Лорне. Так что, надеюсь, Пэдди подскажет нам какую-нибудь идею. Придется нам с тобой иногда быть жестокими сволочами, ничего тут не поделаешь.

Вместо ответа Корделия вытащила свою записную книжечку и принялась что-то быстро в ней строчить.

– Вообще-то это должна была сделать ты, – пробурчала она. – Ты ведь у нас журналистка, а потому должна запоминать, что говорят люди. Кто следующий на инквизиторский трибунал, затеянный Линдсей Гордон?

Несмотря ни на что, Линдсей улыбнулась, вспомнив, что Кэролайн Баррингтон почти дословно произнесла эту фразу в субботу вечером.

– Джеймс Картрайт, – ответила она. – Я расположена немного повеселиться, а судя по тому, что мне о нем известно, он лучше всех другихсумеет прогнать мою хандру.

– Но у нас почти ничего на него нет, – заметила Корделия Браун. – Что, черт возьми, мы унего спросим?

– Нам надо придумать какой-то хитроумный план, – промолвила Линдсей. – Надеюсь, смогу разговорить его своими прямыми вопросами.

– Что ж, тебе и карты в руки, – согласилась Корделия. – В конце концов, ты только что продемонстрировала свое умение вести допрос, – сухо добавила она.

– Не скажу, что я в диком восторге от того, что добилась успеха, и не уверена, что это вообще можно назвать успехом. Обычно, когда я так наседаю на своих собеседников, желая что-то у них выпытать, мне заранее известно, что передо мной отпетый негодяй. Не так уж трудно давить на человека, зная, что он, в свою очередь, не задумываясь, надавит на кого угодно. Но можешь поверить, что мне и самой тошно от того, что пришлось так унизить Маргарет Макдональд. Надеюсь, этот Картрайт окажется грубияном, тогда я не буду испытывать угрызений совести, если и его придется ударить под дых.

– Мне уже почти жаль беднягу, – усмехнулась Корделия. – Почти так же, как и тебя, моя дорогая. Не лучший способ зарабатывать себе на пропитание!

Дом Джеймса Картрайта не мог не произвести впечатления. Этот человек построил его сам, не желая обитать в стандартном жилище, обустроенном во вкусе каких-то чужаков. Это трехэтажное диво претендовало на экстравагантный стиль викторианской готики, возвели его из местного серого камня, увенчав одинаковыми башенками по углам. Из окон здания открывался великолепный вид на открытые поля и видневшуюся вдалеке вершину Уайт-Пик. На площадке были припаркованы спортивные «мерседесы» и «форд-сиерра». Даже подкрепившись для храбрости виски, Линдсей почувствовала некоторое смущение, когда остановила свою машину на полукруглой подъездной аллее, посыпанной гравием. Выключив мотор, она проговорила:

– Такое ощущение, будто я езжу в жалком спичечном коробке. Ты только взгляни на этот сад! Надо думать, тут задействован целый батальон садовников. Ты взяла письмо от нашей Школьной богини?

– Оно здесь, – ответила Корделия. – Ох, дай м не проверить… не позабыла ли я инквизиторские тиски для больших пальцев… Или, может, ты их взяла?