Одна мысль не давала ей покоя весь день, пока, отложив все другие дела, она не выкроила минутку и не разослала запрос по всем полицейским участкам страны. Старший инспектор розыскной службы полиции Восточного Йоркшира Кэрол Джордан просила сообщить ей обо всех случаях необъяснимого исчезновения девочек-подростков, имевших место за последнее время.
– Майк Макгоуэн? Да вон он сидит, в самом углу, приятель, – сказала барменша, ткнув пальцем в указанном направлении.
– Что он пьет? – спросил Леон. Но она уже повернулась к другому посетителю. В баре было довольно много людей, и почти сплошь одни мужчины. В маленьких городках на востоке Центральной Англии четко различают бары, куда мужчины приходят, чтобы провести время в обществе женщин, и куда они идут, чтобы избежать этой необходимости. В данном случае судить нужно было по огромному щиту, выставленному снаружи: «Спутниковое телевидение, спорт – двадцать четыре часа. Гигантские экраны».
Леон отхлебнул от своего большого шанди и на минуту задержался, рассматривая Майка Макгоуэна. Джимми Линден назвал его, когда речь зашла о том, кто из журналистов больше всех писал о Джеко Вэнсе. «Как и я, Майк рано заприметил его и за все эти годы написал о нем уйму всего», – сказал он. Леон позвонил в лондонскую газету, где раньше обретался Макгоуэн, и там ему сообщили, что журналиста уволили по сокращению штатов три года назад. Разведенный, с детьми, которые уже успели вырасти и разъехаться в разные концы страны, он не счел для себя необходимым оставаться в дорогой столице. Поэтому он вернулся назад, в маленький городок в Ноттингемшире, где вырос.
Бывший спортивный обозреватель больше походил на карикатурное изображение преподавателя Оксфорда или Кембриджа, чем на кого-либо из знакомых Леону журналистов. Даже сидя, он казался высоким. Подстриженные в кружок светлые с сильной проседью волосы, густая челка, падавшая ему на глаза, большие очки в черепаховой оправе и бело-розовая кожа придавали ему тот мальчишеский облик, который Алан Беннет и Дэвид Хокни сделали своей торговой маркой. Его твидовый пиджак принадлежал к той категории старой одежды, которая через пятнадцать лет выглядит поношенной, а потом служит еще лет двадцать, никак не меняя своего вида. Под пиджаком серая фланелевая рубашка, а галстук в полоску затянут узким тугим узлом. Он сидел один в тесном угловом отсеке, прилежно глядя в пятидесятишестидюймовый экран, где две команды играли в баскетбол. За то время, пока Леон на него смотрел, Макгоуэн выбил трубку о край пепельницы, привычными движениями прочистил ее и заполнил табаком, не отрывая глаз от экрана.
Когда рядом с ним возник Леон, он не оторвал взгляда от экрана.
– Майк Макгоуэн?
– Да, это я. А вы кто? – спросил он, и местный выговор, так же отчетливо слышимый, как у барменши, разрушил всю иллюзию возвышенного академизма.
– Леон Джексон.
Макгоуэн искоса оценивающе взглянул на него:
– Билли Бой Джексон – ваш родственник? Пораженный, Леон еле удержался, чтобы не перекреститься.
– Он был моим дядей, – вырвалось у него.
– У вас та же форма головы. Уж я-то знаю. Я был возле самого ринга в тот вечер, когда Марти Паймен раскроил вашему дяде череп. Но ведь вряд ли это привело вас ко мне, я правильно мыслю?
На этот раз в его быстром взгляде сквозила проницательность.
– Мне можно вас угостить мистер Макгоуэн?
Журналист покачал головой:
– Я прихожу сюда не ради выпивки, а ради спорта. Моя пенсия – жалкие гроши. Мне не потянуть спутниковую антенну или такой вот экран. В школе я учился с отцом хозяина этого заведения, поэтому тут не делают шума из-за того, что я просиживаю добрую половину дня за одной кружкой пива. Так что садитесь и рассказывайте, зачем пришли.
Леон повиновался, на ходу вытаскивая удостоверение. Он хотел быстро захлопнуть его и убрать с глаз долой, но Макгоуэн опередил его, не дав это сделать.
– Полиция Большого Лондона, – задумчиво пробормотал он. – Итак, что же заставило лондонского бобби с ливерпульским акцентом отправиться в такую глухомань, как Ноттингемшир, и беседовать с отставным писакой?
– Джимми Линден говорил, что вы можете мне помочь.
– Джимми Линден? Сейчас это имя из прошлого, – он закрыл удостоверение и подтолкнул его по столу к Леону. – Ну и что вы хотели бы узнать про Джеко Вэнса?
Леон восхищенно покачал головой:
– Я не сказал, что меня интересует именно он. Но если вы не против поговорить о Вэнсе, извольте.
– Ба, да их сегодня учат галантным манерам, – едко заметил Макгоуэн, зажигая спичку и поднося ее к трубке. Он затянулся и выдохнул целое облачко голубого дыма, поглотившее без остатка жидкую струйку от сигареты Леона. – Ну и что там, по-вашему, Джеко натворил? Я так скажу: это может быть что угодно, но у вас все равно никогда не выйдет его прижать.
Леон сидел молча. Такое начало чуть не сразило его наповал, но он выдержал удар. Этому старому пройдохе не удастся обвести его вокруг пальца, внушал он себе.
– Я тысячу лет не видел Джеко, – проговорил наконец Макгоуэн. – Он не очень-то привечает тех, кто его помнит с тех времен, когда у него были целы руки-ноги. Не любит, чтобы ему напоминали о том, чего он лишился.
– Значит, вы не думаете, что все, что у него сейчас есть, можно считать компенсацией? – сказал Леон. – Классная работа, денег больше, чем обычный человек способен потратить, роскошная жена, дом величиной с замок. Кто из спортсменов, выигравших на Олимпиаде золотую медаль, имеет больше?
Макгоуэн медленно покачал головой:
