замыслом написать заметку о подростках, убегающих из дома. Но, как и полиция, лишь только она увидела фотографию Донны, как сразу передумала. В Донне было что-то такое, что пресекало всякую попытку изобразить ее как невинную девочку, которую ее детские мечты вовлекли в беду. Что-то в линии губ, подбородка говорило, что она уже переступила черту. Женщина-редактор подумала про Донну Дойл: она – все равно что Лолита, из тех женщин, что заставляют их товарок мечтать о шорах на глазах мужей.
Отчаяние Полин выражалось в слезах, которыми по ночам она орошала подушку, и в конце концов она решила, что пора брать дело в свои руки. Работа в агентстве недвижимости была не слишком прибыльной. Денег хватало лишь на еду и одежду для них с Донной и оплату жилья – дополнительные расходы исключались. У нее, правда, оставалась еще пара тысяч страховки, выплаченной когда-то за Бернарда по полису. Но Полин берегла эти деньги до того времени, когда Донна должна была отправиться в университет, – вот тогда-то им придется затянуть пояса.
Однако, если Донна не вернулась, нет смысла беречь их до университета, рассудила Полин. Разумнее будет потратит эти деньги на то, чтобы попытаться найти ее и вернуть домой, а высшее образование как- нибудь устроится. И вот Полин, взяв фотографию Донны, отнесла ее в местную типографию, заказав несколько тысяч листовок, где одну из сторон занимала фотография. На обратной стороне шел текст: «ВЫ НЕ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВОЧКУ? В четверг, 11 октября, ушла из дома и не вернулась Донна Дойл. Последний раз ее видели в четверть девятого по дороге в среднюю школу для девочек города Глоссопа. На ней была школьная форма – коричневая юбка, коричневый жакет и блузка с открытым воротом. На ногах у девочки были черные «кикерсы», сверху – черная куртка с капюшоном. С собой у нее был черный рюкзак фирмы «найк». Видевших девочку позже указанного времени очень просим звонить ее матери, Полин Дойл». Были указаны их адрес по Корана-стрит и оба телефона Полин – рабочий и домашний.
Полин взяла недельный отпуск и с утра до вечера ходила, рассовывая листовки по почтовым ящикам. Начала она с центра, где совала листки с фотографией Донны в руки каждому, кто соглашался взять, и, постепенно расширяя круг, двигалась в направлении окраины, взбираясь на крутые холмы и стирая ноги до пузырей.
Никто не звонил.
В то время как Шэз Боумен лежала на жестком полу в Лондоне, испытывая боль и страх, Джеко Вэнс обследовал ее дом. Он быстро добрался до Лидса, по дороге остановив машину только один раз, чтобы заправиться и посетить туалет для инвалидов на бензозаправке. Ему понадобился туалет, чтобы избавиться от пленки, которую он извлек из диктофона Шэз. Саму кассету он раздавил каблуком на стоянке для машин, предоставив раскидывать ее остатки штормовому ветру мидландских просторов.
Найти дом Шэз оказалось даже проще, чем он думал, благодаря недавно купленному ею справочнику «От А до Я», где нужная улица была услужливо обведена в кружок синей ручкой. Он оставил машину за углом и нарочно медленно, чтобы успокоить нервы, прошел обратно по улице, пустой, если не считать стайки совсем маленьких мальчишек, игравших в крикет на противоположной стороне. Он свернул в ворота дома номер семнадцать и попробовал на удачу один из длинных ключей, не подойдет ли он к тяжелой викторианской двери. То, что дверь открылась с первой попытки, убедило его, что боги и в самом деле на его стороне.
Он оказался в ничем не примечательной прихожей, свет в которую проникал только через два узких сводчатых окна по обе стороны от входа. Вглядываясь в темноту, он увидел прямо перед собой широкую и красивую лестницу. По-видимому, в доме был всего лишь один этаж, где справа и слева находилось по квартире. Он выбрал левую, и снова оказался прав. Вздохнув несколько свободнее в убеждении, что все идет как надо, Вэнс ступил через порог. Он не собирался долго оставаться здесь, достаточно будет просто разведать место, поэтому, нигде не задерживаясь, он быстро прошелся по комнатам. Едва войдя в гостиную, он понял, что Шэз не могла выбрать для себя жилья более подходящего с точки зрения того, что он собирался сделать. Высокие, от пола до потолка, стеклянные двери выходили в сад, окруженный высокими стенами и находившийся в тени высоких фруктовых деревьев. В конце сада он сумел различить очертания деревянной двери, вделанной в кирпичную кладку.
Оставалась только одна вещь. Он скинул с плеч куртку и отстегнул протез. Из мешка он достал предмет, который год-другой назад специально попросил изготовить в бутафорском цехе, якобы для розыгрышей. Использовав ремни от одной из его прежних искусственных рук, старой списанной за ненадобностью модели, они сделали из пластмассы полый продолговатый предмет, снабдив его пальцами, до ужаса похожими на настоящие. Закрепив эту имитацию в перевязи и прикрыв поверх курткой для большей достоверности, он выглядел совсем как человек со сломанной правой рукой. Убедившись, что все сделано правильно, Вэнс убрал в мешок протез, глубоко вздохнул и подумал, что, пожалуй, пора идти.
Он вышел через стеклянные двери, прикрыв их за собой, а потом уверенной походкой зашагал по усыпанной гравием дорожке к воротам. Чувствуя, как волосы парика покалывают шею, он думал о том, смотрит ли сейчас из окон ему вслед кто-нибудь, кто сможет вспомнить увиденное после того, как дело его рук будет завершено и выставлено на всеобщее обозрение. Пытаясь себя успокоить, он напомнил себе, что, какое бы описание ни было составлено со слов этого свидетеля, оно ни единой черточкой не будет напоминать Джеко Вэнса.
Он снял засов с задних ворот, уверенный, что теперь уже никто не запрет их до того, как он успеет вернуться. Теперь он оказался на узкой тропинке, которая проходила между стенами, е обеих сторон огораживавшими сады позади домов, и сливалась с широкой улицей, ведшей в центр города. До вокзала пришлось идти почти час, зато поезд на Лондон прибывал всего через десять минут. В половине восьмого он уже вернулся в Холланд-Парк, где превратился снова в Джеко Вэнса.
Перед тем как приступить к последним приготовлениям, он засунул в духовку большую пиццу. Обычно вечером в субботу он ужинал несколько иначе, но углеводы должны были успокоить желудок, выделывавший сальто. Нервное напряжение всегда вызывало у него дискомфорт. Каждый раз, когда ему приходилось испытывать дрожь предвкушения, он неизменно чувствовал спазмы, тошноту и колики в желудке. Еще в те времена, когда ему приходилось комментировать спортивные состязания, он на опыте убедился, что единственным способом предотвратить это урчание и спазмы было заранее и как следует его набить. Что годилось для телевидения, как скоро выяснилось, годилось и для убийства. Теперь он всегда наедался перед тем, как выбрать себе цель. И уж конечно наедался перед самим действом.
Пока готовилась пицца, он погрузил все нужное в «мерседес». Физические упражнения лучше делать на пустой желудок. Теперь все было готово для того, чтобы Шэз Боумен могла участвовать в своем последнем представлении. Осталось только доставить ее на сцену.
Донна Дойл тоже была одна. Но, сходя с ума от боли, она не имела счастливой возможности заниматься самоанализом. Проснувшись в первый раз после неглубокого, беспокойного сна, она почувствовала в себе достаточно сил и решила обследовать свою тюрьму. Страх по-прежнему преобладал, но уже не сковывал ее по рукам и ногам. Там, где она находилась, что бы это ни было за место, было темно как в могиле и стоял сырой запах угольного подвала. Используя свою здоровую руку, она попыталась получить представление о том, где она и что ее окружает. Скоро стало ясно, что она лежит на покрытом клеенкой матрасе. Ее пальцы нащупали его края. Дальше шли холодные керамические плитки. Не гладкие, как дома в ванной, а скорее напоминавшие терракотовые, вроде тех, которыми выложены ступеньки в оранжерее у матери Сары Дайсон.
