еще стоял у высокой стеклянной двери, запоминая картину преступления, впитывая каждую деталь, чтобы потом, когда это ему потребуется, она встала у него перед глазами. Потом и только потом он вернулся назад, к передней двери, чтобы попытаться утешить Саймона.
– И чего было так спешить? Спешкой дела не поправишь, – бормотал судебный медик, открывая сумку и доставая оттуда пару резиновых перчаток, – часом раньше, часом позже – ей теперь все равно. Не то что лечить живых, а? Чертов пейджер, проклятие моей проклятущей жизни…
Тони подавил в себе желание наброситься на толстощекого доктора с кулаками.
– Она служила в полиции, – резко ответил он. Врач бросил на него быстрый проницательный взгляд:
– Мы с вами раньше не встречались? Вы здесь-новичок?
– Доктор Хилл здесь по приглашению министерства внутренних дел, – пояснил местный инспектор. Имя его уже успело выскочить у Тони из памяти. – Он руководит тем самым Особым подразделением по портретированию, о котором вы наверняка слышали. Девочка была в его команде.
– А, понятно. Ну, лечить-то ее придется не больше любой нашей, йоркширской девчонки на ее месте, – только и сказал врач, приступая к своей неприятной работе.
Тони стоял за распахнутыми теперь стеклянными дверями и смотрел, как работают фотографы и эксперты, методично, шаг за шагом, обследуя место преступления. Он не мог отвести глаз от останков Шэз Боумен. Несмотря на все старания, ему не удавалось полностью изгнать из памяти то и дело возникавший перед ним прежний облик Шэз. Это укрепляло его решимость, но он свободно мог бы обойтись и без подобных подначек.
Саймону пришлось гораздо хуже, с горечью подумал он. Его, дрожащего и с серым как замазка лицом, увезли обратно в участок, давать показания относительно субботнего вечера. Тони был достаточно хорошо знаком с логикой следователей, чтобы понимать, что в их глазах Саймон сейчас являлся главным подозреваемым. И ему, Тони, нужно что-то с этим делать, и как можно скорее.
Инспектор, имени которого он не мог вспомнить, спустился по ступенькам и встал за его спиной.
– Чудовищное месиво, – сказал он.
– Она была хорошим полицейским, – откликнулся Тони.
– Мы поймаем этого мерзавца, – уверенно произнес инспектор, – не беспокойтесь.
– Я хотел бы помочь. Детектив поднял бровь:
– Это не я решаю. Знаете, тут не маньяк орудовал. Мы в нашем городе еще такого не видывали.
Тони постарался скрыть разочарование:
– Здесь действовал не новичок, инспектор. Кто бы он ни был, он явно мастер своего дела. Возможно, он убивал и не в вашем округе, и не точно таким же способом, но ясно, что это не первое его убийство.
Инспектор хотел что-то ответить, но в эту минуту их прервали. Судебный медик закончил свою мало приятную работу.
– Ну что, Колин, – сказал он, направляясь к ним, – сомнений быть не может: она мертва.
Детектив покосился в его сторону:
– Хоть сейчас избавь нас от своего юмора висельника, док. Есть соображения насчет того, когда это случилось?
– Спросите своего патологоанатома, инспектор Уортон, – обиделся тот.
– Обязательно спрошу. А пока суд да дело, хоть намекнете?
С характерным звуком врач стащил с рук резиновые перчатки:
– Середина дня, понедельник… так-так… Что-то между семью часами вечера в субботу и четырьмя часами утра в воскресенье. Зависит от того, было ли включено отопление и как долго.
Инспектор Колин Уортон вздохнул:
– Слишком длинный промежуток. Нельзя ли сократить?
– Я врач, а не медиум, – съязвил эксперт. – А сейчас, если не возражаете, я бы вернулся к своей партии в гольф. Утром у вас будет мое заключение.
Тони поспешно положил руку ему на плечо:
– Мне нужна ваша помощь, доктор. Я знаю, вы не уполномочены разглашать, но наверняка уже проделали множество анализов…
Льсти, когда сомневаешься.
– А насчет увечий… Как вы думаете, она была еще жива, когда их нанесли, или это сделали уже после смерти?
Доктор вытянул трубочкой полные ярко-красные губы и задумчиво воззрился на тело Шэз. Точь-в-точь маленький мальчик, глядящий исподлобья на свою незамужнюю тетушку и одновременно прикидывающий, сколько карманных денег можно с нее получить.
– Имеются как те, так и другие, -в конце концов изрек он. – Я думаю, оба глаза были выдавлены, когда она еще была жива. Наверное, он засунул ей в рот кляп, а то крики подняли бы на ноги весь дом. После этого она, скорее всего, потеряла сознание от боли. Не знаю, какую гадость он потом влил ей в рот, но видимо, это была сильная кислота. Она и стала причиной смерти. Полное разрушение дыхательных путей – вот что им предстоит обнаружить, когда ее вскроют. Готов спорить на свою пенсию. Судя по ко
личеству крови, уши, на мой взгляд, были отрезаны, когда она уже умирала, и в то же время оба уха отрезаны аккуратно. Никаких пробных попыток, как это обычно бывает при членовредительстве. У него чертовски острый нож и железные нервы. Если он хотел сделать так, чтобы она стала похожа на тех трех
