сносную забегаловку. Почему бы нам не посидеть там, когда вы с ними закончите, и не поболтать?
– Ладно, договорились, – проворчал Джимми.
Через полчаса он уже сидел напротив Леона за чашкой чая и тарелкой, где громоздились кондитерские шедевры, благодаря которым Шотландия и получила свое прозвище Сладкой страны. Лютый, наверно, тренер, думал Леон, глядя, как маленький человек расправляется с белым шариком, обсыпанным кокосовой крошкой. Все известные Леону спортсмены, достигшие вершин в метании копья, были здоровенными парнями, широкими в плечах, с мощными бедрами. Джимми Линден, напротив, напоминал средневекового аскета или классический тип бегуна на длинные дистанции: сплошные жилы и кости, зато играючи пересекают финишную линию на марафонах: взгляд устремлен вперед, вид такой, как будто единственное, чего он желает в жизни, – это одолеть очередные сорок километров.
– Так в чем дело? – осведомился Джимми, доставая из рукава футболки чистый носовой платок с монограммой и вытирая им губы с неожиданным изяществом.
– По некоторым причинам – вы сами поймете, что я имею в виду, – я не могу вдаваться в подробности. Мы расследуем дело, корни которого, возможно, нужно искать в далеком прошлом. Я думал, вы могли бы дать мне некоторые ориентиры.
– О каких ориентирах речь? Если в чем я и разбираюсь немного, так только в спорте, сынок.
Леон кивнул, наблюдая, как на его глазах с тарелки исчезла меренга.
– Сейчас я бы хотел попросить вас вернуться назад лет на двенадцать, если не больше.
– Когда я еще на юге тренировал? До того, как вернулся сюда?
– Да. Вы тогда работали с Джеко Вэнсом.
По лицу Джимми пробежала тень. Наклонив голову к плечу, он спросил:
– Вы ведь не хотите сказать, что кто-то облил Джеко грязью и теперь надеется, что это сойдет ему с рук? – В светло-голубых глазах мелькнуло веселье.
Леон подмигнул:
– Я вам ничего не говорил, мистер Линден.
– Джимми, сынок, все называют меня Джимми. Так значит, Джеко Вэнс, да? И что вы хотите, чтобы я рассказал вам о чудо-мальчике?
– Все, что сможете припомнить.
– Сколько времени у вас в запасе?
Леон улыбнулся с легким оттенком горечи. Он не забыл, что привело его в Эдинбург.
– Столько, сколько понадобится, Джимми.
– Дайте подумать. Первенство Британии для мальчиков младше пятнадцати лет он выиграл, когда ему было всего тринадцать. Я тогда тренировал национальную сборную и лишь только приметил его бросок, то сразу сказал, что он – наша надежда взять первое за последние тридцать лет олимпийское золото. – Он покачал головой. – И я не ошибся. Бедняга. Никому не пожелаешь смотреть по телевизору Олимпиаду, на которой должен был блистать, а вместо медали учиться пользоваться протезом.
Леон прекрасно понял недосказанное: «никому, даже Джеко Вэнсу».
– У него не было мысли участвовать в играх для инвалидов?
В ответ Джимми только хмыкнул:
– Джеко? Для него это значило бы признать, что он инвалид.
– Итак, вы стали его тренером, когда ему было тринадцать?
– Именно. Он был трудяга, нужно отдать ему должное. Ему повезло, они жили в Лондоне – так он познакомился со мной, и все, что нужно, было к его услугам. И уж он постарался, нечего сказать. Я частенько спрашивал его, есть ли у него вообще дом?
– И что он отвечал?
– Ничего, плечами пожимал. Мне казалось, что мать и думать о нем забыла, как только он перестал цепляться за ее юбку. К тому времени она, конечно, уже разошлась с его отцом. Развелись или просто не жили вместе – не знаю.
– Что же, значит, его родители не появлялись на стадионе?
Джимми покачал головой:
– Матери я вообще никогда не видел. Ни разу. Отец однажды пришел на соревнования. Если я правильно помню, Джеко тогда чуть юношеский рекорд не установил, но не вышло. Отец чуть душу из него не вытряс. Я отозвал его в сторонку и сказал, что если он не может поддержать своего мальчишку, то ему лучше не приходить.
– И как он это воспринял? Джимми глотнул чаю:
– Этот идиот обозвал меня задницей. Тогда я сказал ему, чтобы он валил отсюда, и больше мы его не видели.
Мысленно Леон сделал зарубку на память. Он знал, что Тони это будет интересно. Выходило, что Джеко в юности страдал от недостатка внимания. Мать относилась к нему безразлично, отца не было, и он возложил все свои надежды на спортивные достижения, думая, что таким путем сумеет заслужить похвалу.
– Он был одинок – Джеко?
Леон закурил сигарету, не обращая внимания на явное неодобрение, отразившееся на худом лице тренера.
