троих, снял с руки повязку, нацепленную для вида, и поехал бы обратно, хохоча всю дорогу.
— …а Дейл обосрался, совсем обосрался, слышь, я говорю ему, это не конная полиция, это начальник пожарной охраны… — тараторил один из них.
— Валите отсюда, — оборвала я его.
— Что?
— Валите, пока не поздно. Мой босс с карабином — вон за тем деревом. Я ему не доверяю. Уезжайте отсюда. Сматывайтесь.
Они и смотались.
Через пять минут к машине подошел Эстебан. Отвел затворную раму карабина, внимательно осмотрел патронник. Боевой патрон. Он действительно был готов стрелять.
— Молодец, Мария.
— Спасибо.
На обратном пути мы молчали. Уже когда подъезжали к Фэрвью, Эстебан сел за руль, теперь, по- видимому, рука позволяла вести машину. Он высадил меня у подножия горы Малибу.
— Что дальше? — спросила я.
— А ты как думаешь? Совершаешь обычный обход.
— Что, ни бонуса, ни отгула за мою помощь, ни чаевых?
— Чаевые такие: заткнись и берись за работу.
— У меня рабочей одежды нет.
— Забудь о ней. Иди давай и лучше пошевеливайся, ты и так на час опаздываешь. Да, и завязывай мешки с мусором хорошенько, а то на тебя уже жалуются, — сказал он, передавая мне кольцо с ключами — к ним были прикреплены бирки с кодами отключения сигнализации.
— Завязывать мешки для мусора, — пробормотала я.
— Ты что-то сказала?
— Сказала, что ты и в самом деле урод, Эстебан. Хуже шерифа. Из своих сок жмешь.
Он сжал кулак и угрожающе произнес:
— Выбирай выражения, Мария. В Мексику захотела? Это легко. Один звонок по телефону — и готово. Перед тобой здесь открыты большие возможности, не профукай их.
Я кивнула и опустила глаза.
— Посмотри на меня, — велел он.
Мы встретились взглядами. Он зевнул и проговорил примирительным тоном:
— Слушай, ты мне здорово помогла сегодня. Есть в тебе что-то… Ты человек ответственный. Мне это нравится. Вот что я тебе скажу: мы с Родриго поедем в Денвер продавать лед, а ты можешь взять эту машину. На работу, в автосервис, еще в пару мест для меня съездишь.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
Я стояла, отводя глаза в сторону.
— Чего ты еще ждешь? Закрывай рот, поднимайся на гору, нам больше жалобы не нужны.
— Ладно.
Он поднял стекло и уже было поехал, но вдруг взвизгнули тормоза и «ренджровер» резко затормозил.
— Эй, Мария, погоди-ка, — сказал Эстебан.
Я стояла на обочине, а он возился с чем-то на переднем сиденье. Мимо, в гору, направляясь к дому Круза, проехал длиннющий лимузин. Кто сидел внутри, мне рассмотреть не удалось, стекла были тонированные, как у машины
— Подойди сюда, Мария, — позвал Эстебан. Он дал мне три маленьких пакетика с белым порошком.
— Это еще зачем? — спросила я.
Эстебан погладил бороду и ответил:
— А то не понимаешь! Номера двадцать два, двадцать четыре и тридцать по Олд-Боулдер-роуд. Это Рику Хансену, Юрию Аматову и Полу Юкилису. Запомнила?
— Что в пакетиках?
— Мет из Азии. Слушай, ты не волнуйся, свою долю получишь. Через пару дней, когда реализуем. Для того и еду в Денвер.
Он внимательно смотрел на меня. Я взяла пакетики и засунула в карман рюкзачка.
— Куда положить? Как у вас принято? — решила уточнить я.
— Не перепутай. Это важно. Уберешься и перед уходом положишь пакетик в аптечку на первом этаже.
— А что это такое?
— Маленький шкафчик с зеркалом на дверце, такой есть в каждом доме. Не вздумай с кем-нибудь поделиться, молчи, даже если спросят, просто положи пакетик в аптечку и уходи.
— У Хансена нет ванной на первом этаже.
Эстебан сплюнул.
— Ну так пошевели мозгами-то, твою мать! Значит, наверху. Если что будет не так, они мне позвонят! — раздраженно сказал он. — Все, хватит дерьмо в ступе толочь, отправляйся на работу.
Взвизгнули шины, оставив черный след на асфальте, и он уехал. Я смотрела вслед машине, думая о том, с какой скоростью он гоняет по этой дороге и может ли при этом различить в темноте человека или оленя.
Было холодно, я пошла вверх по склону к первому дому, в котором предстояло убираться.
Нашла ключ. Инструкции мне были даны до того подробные, что тут бы и идиот справился. Сначала позвонить, потом, если хозяев нет дома или они спят, можно открывать ключом. Полминуты на отключение сигнализации. Перед уходом снова включить.
Я позвонила у двери.
— Кто там? — спросил мистер Хансен по переговорному устройству.
— Уборщица.
— Мать твою! — проворчал Хансен.
Загудел зуммер, дверь открылась, но я не входила. Надо успокоиться. Эмоции разыгрались. Я устала, меня всю трясло от ярости.
Завела беседу сама с собой. Все нормально, детектив, это неизбежная часть рабочего процесса, так что нечего беспокоиться. Сегодня очень важный день. Ты нашла место. Место, о котором мечтала. Поэтому забудь свою ярость, забудь о наркотиках, забудь о ребятах-канадцах, забудь о деньгах, помни об озере.
Хансен, человек лет шестидесяти, подтянутый, красивый, высокий, страстный любитель лыж, был пьян. По словам Анжелы, в фильмах он играет роли докторов и юристов, а в телевизионных драмах иногда и отцов главных героинь, но не снимается в комедиях положений, тип не тот, не хватает живости. Хансен, видно, думал, если человек надирается к девяти часам утра, это добавляет ему обаяния, но тут он ошибался. Я опорожнила мусорные баки, подмела роскошные полы из твердых пород дерева, вычистила туалет, запустила посудомоечную машину, протерла повсюду пыль. Вошла с пылесосом в спальню: он все еще лежал в постели перед телевизором, переключая каналы.
Указал мне на стоявший рядом с кроватью френч-пресс со светло-желтой, уже остывшей мочой — видно, не смог до туалета доползти. Я вылила ее в унитаз в туалете, смежном со спальней.
— Да сотю е еде ме амии, — несколько раз повторил он.
Только уходя, я поняла, что он говорил: «Дам тебе сотню, если сделаешь мне руками».
Мет в сочетании с бухлом — комбинация смертельная, столь же опасная, как кокаин с героином. Поэтому, вопреки указанию Эстебана, я положила пакетик с девятью граммами льда за флаконы с шампунем на верхней полке в шкафчике в ванной, надеясь, что найти его он сможет, только основательно протрезвев.
