основательно приукрасил, так что она приобрела даже отчасти героический характер.
— У шерифа, мне кажется, тут большая власть, — заметила я.
— Его можешь не опасаться. Он у меня во где! — И Эстебан показал кулак. — Он, дурак, замахивается на многое, а у самого мозги коровьи.
— Ребята говорили, он на войне был. В Ираке, — заметил Пако.
— Нет-нет, не на этой, на первой. В морской пехоте служил. Он был в Кувейте. Не на этой. — Эстебан пренебрежительно хмыкнул.
Я вдруг поймала себя на том, что говорю вслух:
— Страшный человек.
Шериф действительно внушал мне страх. Зачем он побывал на станции техобслуживания? Что ему до дорожного происшествия, в котором погиб мой отец? Или Рики что-то упустил?
— Не беспокойся, зайчишка. Он — ничто. Были бы мы с ним в Мексике, я бы его разделал, но здесь… — Эстебан презрительно махнул рукой.
— Похоже, этот пострел везде поспел, — произнесла я и тут же выругала себя, зачем распускаю язык.
Эстебан взглянул на меня, отпил текилы и слегка прищурился. Даже Пако посмотрел как-то странно.
Хватит болтать.
Я изобразила смирение и занялась едой. Смотрела к себе в тарелку. Они заговорили о соккере, я не слушала. Эстебан пил в два раза больше нас и ел с аппетитом. Ненадолго оторвавшись от еды, он хлопнул по столу ладонью и решил вернуться к прежней теме:
— Нет, пусть он тебя не беспокоит. Он считает себя игроком. Думает, будто всем заправляет в этом городе. Если правду сказать, на самом деле это я; я здесь всем заправляю. Он не знает и половины того, что тут творится. И половины. Говноед, он когда-нибудь свое получит, увидишь. Вот увидишь.
Глаза потемнели, стали жестокими.
Я вспомнила о его «ренджровере».
Конечно, как заметил Рики, если ты очень глуп или очень смел, можешь сбить человека, сбить насмерть, и не позаботиться о том, чтобы отремонтировать машину. Просто беззаботно разъезжать себе на ней, зная, что в этих краях жизнь мексиканца не стоит и ломаного гроша.
Эстебан доел вырезку и причмокнул. Щеки у него порозовели, лицо лоснилось.
Я заговорила о спорте, и Эстебан стал объяснять мне разницу между регби и американским футболом. Из множества тем, которые меня не интересовали, эта была самая скучная.
Время шло.
Закончив еду, Пако вежливо меня поблагодарил, а на Эстебана взглянул так, что тот, несмотря на свое настроение, вспомнил о хороших манерах.
— Ох, это было замечательно, Мария, спасибо тебе за великолепный ужин, — сказал он. — Ничто так не поднимет настроение, как хорошая еда.
— Да это я так… кинула кое-что на сковородку, — ответила я, но вынуждена была признать, что подобные комплименты мне небезразличны.
— Нет-нет, очень было вкусно, — настаивал Эстебан.
Ничего сладкого у нас не нашлось, зато были сигареты, и еще оставалась текила.
Мы перешли на балкон.
Эстебан посмотрел на нас и покачал головой.
— Они не доверяли вам. Вы тут совсем недавно. Сволочи. Неблагодарные сволочи. Я им покажу! — погрозил он и, громко топая, пошел к себе в номер в восточном крыле мотеля.
— Напился, — сказала я Пако.
— Нет, это для него пустяки, — ответил он.
То ли я оказалась права, то ли у Эстебана было какое-то серьезное душевное заболевание, но только через несколько минут он вышел из своей комнаты с охотничьим карабином и принялся палить в сторону леса, крича:
— Отвратительное место. Надо было ехать с ними в Лос-Анджелес, — сказал Пако с досадой.
— Тебе, — ответила я, — а мне нужно быть здесь.
Чувствуя, что я чего-то недоговариваю, Пако долго смотрел на меня.
— Расскажи мне, — попросил он наконец.
— Да нечего тут рассказывать. — Я устало махнула рукой.
— О, вот эту я знаю, — обрадовался Пако.
Я прислушалась к незнакомой мелодии:
— А я — нет.
— Да что ты! Называется «Танец призраков», очень известная. Это про День мертвых,[16] — объяснил Пако, смерив меня скептическим взглядом.
— Кровь и смерть! Кровь и смерть! — кричал наш работодатель, пока совсем не охрип.
Наконец магнитофон выключили, кто-то, видимо, помог Эстебану улечься в постель.
Небо прояснилось. Между ветвями голубой ели висел Марс, рядом с ним Венера, а потом начинался огромный стеклянистый берег звезд,
— А! К черту всё! Пошли укладываться, — сказала я.
Пако улыбнулся.
— Порознь, — сочла я необходимым внести ясность.
— Конечно, — ответил он с еще более широкой улыбкой.
Но ни один из нас не двинулся с места.
Так мы и сидели на балконе, курили, глядя на Млечный Путь, слушали тишину. Мне было необычайно спокойно и легко в этом городе, где нашел приют мой отец, где жил и любил.
— Такой покой долго не продлится, — вздохнула я.
— Это верно, — согласился Пако.
Покой не может длиться долго, потому что кровь и смерть всегда где-то рядом.
— Кровь и смерть, — прошептала я, и Пако ухмыльнулся.
Глава 9
Эстебан растолкал меня в полпятого, спросил:
— Машину водишь?
— Что?
На соседней кровати проснулся Пако.
— Я вожу, — сказал он.
Эстебан покачал головой, объяснив:
— Нет, ты нужен на стройке. Подходит срок сдачи объекта. Не закончим к Рождеству, будем платить неустойку по тысяче долларов в день. Эти предатели, удравшие в Лос-Анджелес, подрубили нас под корень.
— Машину я вожу, — вмешалась я.
— Хорошо, вставай, идем.
— А который час?
— Не важно.
— Дайте хоть в туалет сходить.
— Только если по-быстрому.
