— Я чувствовал, что ты на меня смотришь, — сказал он.
— Разбудила?
— Нет, я не спал. Сколько времени? — Пако приподнялся на локте.
— Шесть… Погоди минутку, ты только пришел?
— Да.
— Где ты был?
— В Денвере, — ответил он, помолчав.
— В Денвере? Что ты там делал?
— К полуночи зашел Мануэлито, ты спала. Искал кого-нибудь, кто бы с ним поехал.
— Что за Мануэль?
— Разве ты его не знаешь?
— Нет. Что тебе понадобилось в Денвере? — удивилась я.
— Да в клубе был, господи! — произнес он по-английски, ухмыляясь. Откинул одеяло, сел на кровати.
— В клубе, — повторила я.
— Тебе тоже стоило поехать.
— Вряд ли это подходящее для меня место, — сказала я.
— А какое место для тебя подходящее? — Он начал раздражаться.
— Ну уж никак не клуб в Денвере, — ответила я.
Он запустил руку в широкие трусы и почесался со словами:
— Знаешь, что мешает тебе жить, Мария?
— Не сомневаюсь, сейчас ты мне это откроешь.
— Открою. Тебе мешает, что ты ведешь себя как пятидесятилетняя, как будто для тебя все в прошлом. Господи, мать, тебе двадцать семь. Ты в новой для себя стране, полной возможностей, людей, вещей, а ты горбишься под тяжестью мира на своих плечах, как старая медсестра в отделении для раковых больных.
— Расскажи о клубе, — перебила я, отказываясь клевать на эту наживку.
Он покачал головой.
— Боже ты мой, какие там цены! И эти белые
— Хватит! Слушать тебя тошно, урод! — вырвалось у меня.
— Ты и правда считаешь меня уродом? — спросил он, встал и направился ко мне, весь из углов и колючек: от выпивки или белого порошка он казался развязнее, чем обычно.
— Ты так считаешь, твою мать? — повторил он.
О, черт, что же дальше? Дать ему кулаком в лицо? Попытка изнасилования в состоянии опьянения?
— Ты под кайфом, — постаралась как можно спокойнее произнести я.
— Ни хрена. Ты что, не слышишь, что говорю? Мне не по карману выпивка за такие деньги. Пускать тяжким трудом заработанные деньги на пиво по десять долларов? Нет, благодарю. — Стоя в полуметре от моей кровати, он сложил на груди руки и уставился на меня.
— Я пакет видела.
— Шпионишь за мной? Вообще-то это не твое дело, но Эстебан просил продать товар, а покупатель не явился. Поняла? — Слова вырывались негодующе, резко, как лай.
— Ты пугаешь меня. Иди, пожалуйста, к себе на кровать.
— Пойду туда, куда мне, черт возьми, будет угодно, — огрызнулся он, но все-таки отступил.
— Нам нет необходимости жить в одной комнате, места много, все ребята уехали в Лос-Анджелес. Поговорю об этом с Эетебаном, — твердо произнесла я.
— Эстебан со своей дамой уехал в Денвер до утра понедельника, — сообщил Пако. — Но просьбу твою выполнил. Везет тебе, твою мать!
— Что это значит?
Он что-то кинул мне на постель. Я нащупала на простыне ключи от «ренджровера» и сотовый телефон.
— Франко возьмет машину сегодня, Эстебан разрешил тебе взять ее завтра, съездить по магазинам. Только надо ему позвонить.
— Понятно. Это хорошо.
Пако покачал головой, не отводя от меня глаз.
Я его чем-то обидела. Осложнения мне ни к чему, надо сейчас же с этим разобраться.
— Пако, ну пожалуйста…
— «Пако, ну пожалуйста…» — передразнил он.
— Ты под кайфом, — сказала я.
— И что? Ты мне не мамаша. Я много работаю. На этой неделе уже заработал двести долларов. На следующей заработаю триста. Скоро стану бригадиром. А когда в январе наступят холода и все эти мексикашки отвалят в Лос-Анджелес, меня будут умолять остаться. — Он оскалил зубы, как-то по- волчьи.
Пако вдруг превратился во взрослого мужчину, но надолго его не хватило: тут же раскис, лицо приняло плаксивое выражение. Он опять пересек комнату, уселся ко мне на кровать, взял мою руку и поцеловал.
— Мария, — прошептал он.
— Нет, Пако. — Я вырвала руку.
— И все-таки я скажу, что мешает тебе жить: ты девственница, вот в чем дело. Ты девственница и гребаная лесбиянка.
— Убирайся с моей кровати и вообще отвали.
— Да шла бы ты! — Пако щелкнул пальцами у меня перед лицом и, удовлетворенный, отступил к себе, но ненадолго.
Я была не в настроении играть в эти игры, о чем ему немедленно сообщила.
— О, черт, прости, Мария, я не под кайфом. Попробовал маленько, но не столько, чтобы забалдеть. Я… я… не знаю. Я устал. — Он тяжело опустился на свою кровать и закрыл глаза.
Я понимала, он молод, эмоционален, но ведет себя как-то… как? Не могла сообразить.
— На усталость имеешь полное право. Всю неделю много работал, — примирительно сказала я.
— Я не про то. — Он, задумавшись, взъерошил свои волосы. Вдруг выпрямил спину, аккуратно сложил руки на коленях и посмотрел на меня. Глубоко вдохнул и на выдохе произнес: — Слушай, Мария, не знаю, кто ты такая и что здесь делаешь, но ты не та, за кого себя выдаешь. Я знаю, ты не из Мексики, и этот твой акцент… в Юкатане говорят совсем не так. У меня был кузен, играл в профессиональный бейсбол, четыре года в кубинской лиге. Так вот, его жена говорит так же, как ты. Не знаю, от кого ты бежишь и что натворила, но знаю, что ты не гребаная крестьянская девка из Вальядолида. Неудачную себе легенду придумала. Ты и говоришь, и выглядишь не как индеанка. Ты — лгунья, да и то неважная.
Он пристально смотрел на меня, пытаясь своими зелеными глазами вызвать у меня доверие.
Почему-то это ему действительно удалось.
Мы через многое прошли с тобой вместе, Пако. Ты и я.
— Про Юкатан как-то само собой вышло, — начала я. — Сначала решила всем говорить, будто я из Мехико-Сити, из района Койоакан: ходила там по улицам, запомнила несколько названий, но, когда мы ехали в «лендровере», ты сказал, что жил там некоторое время, и я испугалась.
— Так откуда же ты?
— С Кубы.
На несколько ударов сердца он лишился дара речи, потом выпалил:
— Но это тоже как-то не вяжется. Что за игру ты ведешь? Всем кубинцам гарантирована зеленая карта. Тебе нет никакого смысла терпеть такие унижения. Могла бы жить здесь на законном основании.
— Знаю.
