Я провел здесь не больше пары недель, но не стал спорить. Он сел в кресло у окна. Закурил. Лицо его кривилось от раздражения.
– Поскольку телефона у тебя нет, я решил приехать сюда и рассказать обо всем в личном порядке. Хотел посмотреть на твою наглую харю. Ты точно такой же Пэдди, как все прочие в этой гребаной стране. Завтра будешь во всех газетах, Лоусон. Ты выкрутился, чтоб тебе пусто было!
– В каком смысле?
– Лучше сначала спроси, как я тебя нашел.
– Как вы меня нашли?
– Вчера завалился к тебе домой и нашел письмо, которое твой отец собирался отправить. Какая неосторожность!
Он с вызовом выдохнул мне в лицо дым от сигареты:
– Может, предложишь мне выпить?
– Есть только вода.
– Тогда черт с ним! Этого стоило ожидать. Ладно, в общем, с тебя снято подозрение, мы не станем тебя арестовывать, и твои ребята тебя тоже не тронут. Ты свободен как птица.
– О чем вы говорите?
– О полном провале расследования группы Сэмсона по делам КОПУ. В итоге тысячи часов человеческого труда, миллионы фунтов вылетели в трубу. Хороший человек пострадал. Уже не говоря о паре десятков ирландских полицейских, скрывшихся с деньгами самым возмутительным образом. Я тебя уверяю, никакого совпадения, я видел, как работает отдел М-пятнадцать.
– Как же так?
– Сэмсона арестовали за мошенничество, преступно причиненный вред, фальсификацию документов и, обрати внимание, за половую связь с лицом, не достигшим совершеннолетия. По-видимому, досье Тони Сэмсона не было таким уж безупречным, как мы все думали. Он был таким же, как все остальные копы, там смухлюет, тут какие-то бумаги посеет, ну, знаешь, подставит кого надо по ситуации. Его арестовали, и все следствие, само собой, накрылось медным тазом, все, что мы нарыли, не имеет силы, все придется выбрасывать. Начальник военной полиции уже заявил, что желает скорейшего завершения проверки, нам велели закрыть дела и отослать в головной офис на хранение – постоянное или как минимум лет на тридцать, после чего по закону они могут стать всеобщим достоянием. Так что, Лоусон, ближе к две тысячи двадцать пятому году можешь начать бояться за свою задницу, но до этого времени…
– Все равно я пока не совсем понимаю…
Он посмотрел на меня с презрением, снял кепку, сплюнул на пол:
– А я думал, у тебя приличный ай-кью. Его подставили. Сэмсон был арестован по подозрению в коррупции. Смешно, правда? Да, и еще на него повесили обвинение в половой связи с беби-ситтершей шестнадцати лет. Вся карьера коту под хвост, следствие окончено, теперь давать показания тебя никто не заставит. Все станет известно сегодня, в вечерних новостях. Ты нас сделал. Не знаю, как это у тебя получилось, но ты нас кинул по полной.
Какое-то время я сидел молча. В КОПУ, или в М-15, или в головном офисе, или где-то в совершенно ином месте обнаружили, что Сэмсон собирается обнародовать, до какой степени коррумпированы сотрудники полиции Северной Ирландии, причем всех уровней. Обнаружили и смекнули, что это подвергнет опасности саму Северную Ирландию как политическую единицу внутри и за ее пределами, сами стали копать под Сэмсона и нарыли столько, что хватило бы засыпать его с головой. Все его следствие было скомпрометировано, пошло насмарку. Он оказался чем-то похож на меня, бедняга.
Итак, все действительно кончено. Никто не вынудит меня давать показания. О чем свидетельствовать?
Я остался тем, кем меня и считали. Погрязшим в наркоте, никудышным, конченым полицейским. Но я был в безопасности.
– Скажи мне только одно, – попросил Дуглас.
– Что?
– Это не для протокола, Лоусон, скажи, почему все-таки ты подал в отставку?
Я поверил ему. Я был не против рассказать.
– Очень просто. Бак Макконнел, мой наставник, продвигал меня, использовал. Назначил меня в отдел наркотиков, решив, что я там наведу порядок. И я навел. Я раскопал, что некоторые старшие офицерские чины из КОПУ позволяют ИРА и АОО торговать героином и экстези, покрывая их и контролируя рынок. Я мог запороть с дюжину неслабых карьер, но меня, в свою очередь, тоже раскусили. Они не были уверены, что я буду молчать, не могли поручиться, что я не стану обращаться в Специальную службу. Насчет последнего я сам сомневался. Мне вовсе не хотелось, чтобы меня прикончили, перспектива жить в страхе в рамках программы по защите свидетелей тоже не вызывала радости, поэтому я выбрал третий путь. Я колол себе героин, пока не стал законченным наркоманом. Потом, для верности, стащил героин из комнаты, где хранились улики, меня застукали и сказали, что не станут преследовать по суду, если я сам подам в отставку. Так я ушел с позором.
Дуглас скорчил гримасу, загасил окурок:
– Ну что ж, прозорливо, Лоусон, ты сам провозгласил себя парией. Ничтожество. Все вы на одно лицо. Понять не могу, что мы делаем в этой поганой стране. Она – как властитель, раджа, а вы – просто рабы.
Я молчал. Дуглас потер руками лицо, прикрыл глаза. Комично, хотя его облик совершенно не вяжется с комедией. Он вздохнул, кивнул своим мыслям.
– Ну что ж, так просто ты от меня не отделаешься, ублюдок! – Он выхватил пистолет и нацелил его на меня.
– Ты наврал! – крикнул я, не ожидав такого поворота.
– Нет, все, что я сказал, – правда, на тебя никто не наедет – ни Сэмсон, ни британцы, ни твои соотечественники. Никто. Кроме меня.
– Но ты ничего не можешь, ведь следствие закончено.
Он согласно кивнул. Прицелился:
– Вы, гребаные ублюдки, такого человека растоптали, а сами сидите тут и ждете, пока ваши дружки вывезут все дерьмо. Жалкие трусы! Ты, срань господня, только штаны просиживаешь. Ладно, Пэдди, я расскажу тебе об этой пушке. Это не оружие полицейского. Ствол нигде не числится. Если я тебя шлепну, никто и не узнает, кто это сделал.
Я посмотрел на него, потом на пистолет, и понял, что он не шутит. Хотел ли я умереть сию секунду? Теперь, когда за мной никто не охотился? Я не был в этом уверен. Дуглас поднялся и подошел ко мне. Приставил дуло к моему виску. Он что, и впрямь спятил?
Прикосновение холодной стали. Нет, так умирать я не хотел. Каждую секунду каждого дня кто-то умирает. Каждую минуту кого-то убивают, кто-то совершает убийства. Но не сейчас, не меня. Не в этом месте.
– Я же могу пристрелить тебя, Пэдди! – орал он в ярости. – Могу снести тебе башку к растакой матери! Всего-то нажать на спуск, вот здесь. Хорошая машинка. Браунинг. Да. Вот уж повеселюсь!
Но глаза были спокойными, исполненными решимости. Собрался убить – значит, точно убьет. Решение, которое он принял заранее. Отступил на шаг, чтобы кровь не забрызгала его одежду.
Я был уверен, что он выстрелит. Ибо я был воплощением всего, что он ненавидел в этой стране. Квинтэссенцией того, что вызывало в нем гнев. Разносчик заразы и сама болезнь в одном лице.
– Чего ты хочешь? – спросил я.
– Чего я хочу? Того же, чего и всегда. Толику содействия, мать твою! Единственный долбаный Пэдди, который понимает, что такое хорошо и что такое плохо. Я хочу знать имя копа, сплавляющего героин, скажи мне его имя. Говори. Говори же, чтоб тебя! Мне насрать, если
Для убедительности он взвел курок. Одно движение его руки, и я труп.
– Раз.
Ствол пистолета. Капли пота. Тесная комнатушка. Снаружи море. Лицо у Дугласа отрешенное, неподвижное. Если я не назову имени, он меня точно грохнет.
