сможет подняться.
— Зачем вы это говорите? — спросил Лоусон, хотя знал ответ: Дэлримпл рассказал, что таким образом проявляются садистские наклонности. Для Мартина власть и жестокость стали заменой силы.
Мартин стрельнул в его сторону глазами:
— Сначала ей очень хотелось есть, она даже просила еду, но через какое-то время мозг выключается и перестает подавать сигналы. Если вам негде раздобыть пищу, какой смысл сходить с ума, доводить себя до судорог в животе, наполняя пищеварительную систему желудочным соком, если вы только перевариваете стенки вашего желудка?
Мартин скосил глаза влево и вновь посмотрел на Лоусона. Ноздри извращенца раздувались, щеки слегка зарделись. Лоусон почувствовал, как к горлу прилила волна отвращения. И это сходит мерзавцу с рук!
— Я вижу, что эти… воспоминания вам очень приятны, Алекс, — сказал инспектор, — но это не убеждает меня, что миссис Паскаль была у вас. — Он улыбнулся — удивительно, как только кожа не треснула от усилия.
Лицо Мартина исказилось нетерпеливым беспокойством, и он посмотрел Лоусону в глаза:
— Но у вас-то ее точно нет, а, инспектор? И вы не знаете, где ее искать, иначе вы не говорили бы со мной.
— Так где мы должны искать? — спросил Лоусон.
— Под землей. — Мартин переводил злорадный взгляд с Лоусона на Бартона. Он хотел, чтобы они подумали о кладбище, представили разлагающийся труп Клары Паскаль. — Сомневаюсь, что вы когда- нибудь ее найдете. Конечно, кто-нибудь может случайно наткнуться на ее останки через несколько месяцев или лет — бригада подрывников, например, или школьники, играя в «охоту за сокровищами».
— Она находится в заброшенном доме?
Мартин не слушал и продолжал:
— Не исключено, что школьники никому про нее не скажут. Будут тайком приходить к ней снова и снова.
— Вы так делаете, Алекс?
— …Она станет частью их обрядов посвящения. Они будут подбивать друг дружку потрогать ее кости. Потыкать пальцами в пустые глазницы… — Его дыхание сделалось частым и неровным.
— Это ваши больные фантазии, Алекс, — погромче сказал Лоусон, пытаясь взять инициативу в свои руки. — Нормальные люди так не поступают…
Мартин закрыл глаза. Он не будет слушать. Выключил голос инспектора, возвращаясь к тому, что говорил ранее. Перемотка… Пауза…
— …Муки голода проходят через некоторое время, — начал он снова, — но жажда — никогда. — Его глаза горели, взгляд был тяжел и неприятен. — Сначала это просто сухость — комок в горле, мешающий вам глотать. Но она сидит там уже не один день. Сейчас ее язык раздулся, губы потрескались. Ей все время жарко, несмотря на холод.
Так у него Клара или нет? — задавался вопросом Лоусон. — Неужели она и вправду переживает такие муки?
Дверь открылась, и вошел адвокат Мартина со словами:
— Вы не имеете права допрашивать моего клиента.
— Мистер… — Лоусон сообразил, что не помнит имени адвоката. — Сэр, мистер Мартин согласился на допрос в ваше отсутствие. Все записано на пленку.
— Для записи, — сказал Бартон. — Мистер Калверт, адвокат мистера Мартина, только что вошел в комнату.
Калверт. Да, конечно, подумал Лоусон. Мистер Невилл Калверт.
— Я требую, чтобы допрос был прекращен, мне надо проконсультироваться с моим клиентом.
— Вы слышали, что сказал инспектор? — Голос Мартина был вкрадчивым, почти елейным, но присутствующие ощутили скрывавшуюся в нем угрозу. — Я дал свое согласие. А теперь сядьте.
Адвокат беззвучно открыл и закрыл рот, а затем пристроился на стуле рядом с Мартином.
Ты испортил ему великий момент, подумал Лоусон. Он тебе не скоро это простит, мистер Калверт!
Лоусон чувствовал, как нарастает напряжение. Что-что изменилось. Непроницаемая маска Мартина начала осыпаться, как фасад старого здания. Инспектор представил: отслаивающаяся штукатурка, летящие вниз куски кирпича — и разглядел за ледяным спокойствием Мартина, за его высокомерным презрением ко всем окружающим ненависть и страх.
— Если вы знаете, где она, скажите нам, — повторил Лоусон.
Мартин посмотрел куда-то левее Лоусона, но на этот раз на его лице застыло мрачное решительное выражение. Он больше не любовался собой.
— Она все на свете отдаст за глоток воды. — Мартин облизал губы, закрыл глаза и шумно выдохнул. — Все на свете.
— Я не думаю, что она у вас, — перебил инспектор Лоусон.
— …Там очень сыро. Она могла бы слизать немного влаги со стен. Но этого мало. Она гадает, сколько еще протянет. Ей захочется выпить собственную мочу. Конечно, от этого только хуже — ускоряет конец, — но знает ли она об этом? — Он печально улыбнулся Лоусону. — Да и стала бы она об этом беспокоиться? Ей уже все равно.
— Я заканчиваю допрос, — сказал Лоусон.
Но Мартин продолжал бесстрастным, невыразительным голосом:
— …Она думает, что не может больше терпеть. Может, конечно. Если вы все еще способны мыслить, вы можете выдержать муку. Потому что, когда ваше тело действительно не в состоянии бороться, мозг отключается.
Лоусон надиктовал время окончания допроса и остановил запись, пытаясь не слушать грязные, жуткие слова, льющиеся изо рта Мартина. Он открыл дверь и позвал двух констеблей, которые стояли на страже у дверей допросной.
— Уведите его, — приказал инспектор. — Я не могу больше на него смотреть.
Адвокат — он опять забыл его имя — не стал возражать.
— Она может подавиться своим языком! — повысил голос Мартин.
Если Лоусон собирался отослать его назад в ту отвратительную дыру, самое время дать ему пищу для размышлений.
Он упирался, когда констебли уводили его, на лице была странная улыбка — порочная и испуганная. Лоусон внезапно осознал тот ужас, который испытывали жертвы Мартина. Этот человек был само зло. В Мартине зло проявлялось как эгоистичная потребность, которую он удовлетворял, не заботясь о том, что это причиняет боль другим. Он заставлял женщин страдать, чтобы заставить уйти свой собственный страх.
— …Иногда язык раздувается так, что перекрывает гортань. Или она может нарочно проглотить его — чтобы перестать мучиться.
— Мистер Мартин! — воскликнул адвокат. — Вы же сказали, что будете сотрудничать!
Мартин в холодной ярости посмотрел на человека, разрывающегося между отчаянным желанием держаться подальше от убийцы и потребностью не потерять достоинства, притвориться, будто держит ситуацию под контролем.
— Вы хотите знать, где она…
Мартин был почти у дверей. Констебли поддерживали его под локти. Плечо, вывернутое глупой полицейской сукой, невыносимо ныло. Он не может вернуться в эту поганую камеру! Он не должен быть там.
Лоусон остановил конвоиров едва заметным кивком головы. Они развернули Мартина.
— Я могу сказать вам…
Ты или Касаветтес, кто-то из вас точно может, думал Лоусон, выдерживая безжизненный взгляд Мартина.
— Я вам не верю, — тихо сказал он, наблюдая за реакцией Мартина.
Тот дернул здоровым плечом. Я должен что-то придумать, чтобы инспектор продолжал меня слушать,
