Корсо не ответил. Он провожал взглядом баржи с низкими покосившимися мачтами, они проплывали мимо, между опорами, которые поддерживали всю железную конструкцию. Когда-то на этом мосту звучали шаги Никон – рядом с его собственными. Он помнил, как она точно так же остановилась рядом с художником, может, с тем же самым, как наморщила нос, потому что фотометр был расположен неудобно для нее и свет бил диагонально, слишком сильно, он падал на башни Нотр-Дам. Они купили foie-gras[105] и бутылку бургундского, это и составило их ужин в гостиничном номере. Поели они в постели при свете телевизионного экрана, где разгорались дебаты – из тех, которые просто обожают французы, – в них участвует много народа и произносят много слов. А прежде, еще на мосту, Никон тайком сфотографировала его – в чем и призналась, жуя хлеб с foie-gras; при этом губы ее были влажными от бургундского, и она кончиком босой ноги поглаживала бедро Корсо. Я знаю, что тебе это не нравится, Лукас Корсо, ты злишься, но там ты стоишь в профиль и смотришь на проплывающие внизу баржи, и мне удалось почти что сделать из тебя красавца, сукин ты сын. Никон была еврейкой с большими глазами, из ашкеназов, отец ее в Треблинке носил номер 77843, и спас его гонг в последнем раунде; теперь, когда на экране появлялись израильские солдаты на своих огромных танках, она голая выпрыгивала из постели и целовала экран, глаза ее блестели от слез, она шептала: «Шалом, Шалом» – так же нежно, как произносила имя Лукас… Но однажды она это имя словно забыла. Он так никогда и не увидел ту фотографию, где он стоит, опершись на перила моста Искусств, и смотрит на баржи, стоит в профиль и на сей раз кажется почти красивым, сукин сын.
Когда он поднял глаза, Никон уже исчезла. Рядом с ним шла другая девушка. Высокая, загорелая, с короткой мальчишеской стрижкой и глазами цвета свежевымытого винограда, почти прозрачными. В растерянности он на секунду зажмурился, чтобы вернуться в реальный мир. И настоящее прочертило четкую, как след скальпеля, линию. Тот Корсо, что стоял в профиль на черно-белой фотографии – Никон делала только черно-белые снимки, – извиваясь, полетел в реку и уплыл вниз по течению, вместе с опавшей листвой и дерьмом, которое попадало в воду с шаланд и из канализационных стоков. И другая девушка, а вовсе не Никон, держала в руках переплетенную в кожу книжицу и протягивала ему.
– Надеюсь, тебе понравится.
«Влюбленный дьявол» Жака Казота, издание 1878 года. Корсо раскрыл книгу и узнал гравюры – те же, что и в первом издании, факсимиле в виде приложения: Альвар в Магическом круге стоит пред дьяволом, который вопрошает «Che vuoi?»[106]; Бьондетта, распутывающая пальцами волосы; красивый паж у клавесина. Корсо открыл какое-то место наугад и прочел:
Человек был сотворен из горсти грязи и воды, почему же женщина не может быть соткана из росы, земных испарений и солнечных лучей, из сгустившихся остатков радуги? Где возможное?.. И невозможное?..
Он захлопнул книгу и, подняв глаза, встретился с ликующим взглядом девушки. Там, внизу, солнечные блики искрились в пенном следе, оставленном каким-то корабликом, и трепетные переливы пробегали по ее лицу, будто отблески бриллиантовых граней.
– «Из сгустившихся остатков радуги», – повторил Корсо. – А ты-то что об этом знаешь?
Девушка провела рукой по волосам и, прикрыв веки, подняла лицо к солнцу. Все в ней было светом: отблески реки, утренняя прозрачность, две зеленые заводи под темными ресницами.
– Мне известно то, что мне рассказали давным-давно… Радуга – мост, соединяющий землю и небо. Когда наступит конец света, она обрушится – после того как дьявол усядется на нее верхом.
– Неплохо. Так рассказывала твоя бабушка?
Она отрицательно помотала головой. И снова глянула на Корсо – серьезно и задумчиво.
– Нет, один приятель, Билето. – Произнеся это имя, она на миг запнулась и наморщила лоб, как маленькая девочка, открывающая страшную тайну. – Он любит коней и вольный ветер… Другого такого оптимиста я не встречала… Он все еще верит, что вернется на небеса!
Они прошли почти весь мост. У Корсо возникло странное ощущение, будто чудища с водостоков Нотр- Дам следили за ними. А ведь и они, эти чудища, тоже были подделкой, как и столько прочих вещей. Их не было там – не было их адских гримас, рогов и унылых козлиных бород, – когда степенные мастера, закончив работу, потные и гордые, выпили по стакану крепкого питья и глянули наверх. Их не было там, когда Квазимодо метался по звоннице, страдая от несчастной любви к цыганке Эсмеральде. Но теперь, после Чарльза Лоутона с его целлулоидным уродством, после Джины Лоллобриджиды, которую казнили на площади под их сенью, – вторая версия, техноколор, непременно подчеркнула бы Никон, – уже трудно было представить собор без этих мрачных неосредневековых часовых. Корсо вообразил, какая картина открылась бы ему с высоты птичьего полета: Новый мост, дальше – узкий, темнеющий в свете прозрачного утра мост Искусств над серо-зеленой лентой реки, а на нем – две крошечные фигурки, которые незаметно движутся к правому берегу. Мосты и черные лодки Харона, неспешно проплывающие под каменными сводами и арками. Мир – это берега и реки, текущие меж ними, мужчины и женщины, которые пересекают реки по мостам либо вброд, не догадываясь о последствиях сего акта, не оборачиваясь назад и не глядя под ноги, не бросив монетки лодочнику.
Они вышли к Лувру и постояли перед светофором, прежде чем перейти улицу. Корсо поправил лямку своей холщовой сумки на плече и рассеянно глянул сначала направо, потом налево. Машин было множество, и он по чистой случайности обратил внимание на одну, которая как раз в этот миг пролетала мимо. И Корсо буквально окаменел, уподобившись чудовищам с Нотр-Дам.
– Что случилось? – спросила девушка, когда зажегся зеленый свет, а Корсо все не двигался с места. – Ты что там, привидение увидел?
Да, он увидел привидение. Но не одно, а целых два. Оба расположились на заднем сиденье улетавшего прочь такси и оживленно беседовали, поэтому Корсо не заметили. Женщина – очень привлекательная блондинка; он тотчас узнал ее, несмотря на шляпу с короткой вуалью, опущенной на глаза. Это была Лиана Тайллефер. А рядом с ней, обняв ее за плечи, сидел Флавио Ла Понте, который демонстрировал свой неотразимый профиль и кокетливо поглаживал кудрявую бородку.
X. Номер Три
Они подозревали, что у него нет сердца.
Корсо был из числа людей, наделенных редким даром: он умел мгновенно находить себе преданных помощников – иногда за деньги, иногда просто в обмен на улыбку. Как мы уже убедились, было в нем что-то – полунаигранная неуклюжесть, гримаса своенравного и симпатичного кролика, рассеянный и беспомощный вид, совершенно не соответствующий его нраву, – из-за чего люди готовы были оказывать ему всяческое содействие. Некоторые из нас, знакомясь с Корсо, испытали это на себе. Не стал исключением и Грюбер, портье из «Лувр Конкорд», с которым Корсо имел дело уже лет пятнадцать. Грюбер был человеком суровым и замкнутым, с бритым затылком, и в уголках губ его застыли складки, отличающие игроков в покер. Во время немецкого отступления 1944 года он, шестнадцатилетний хорватский волонтер, рядовой 18-й мотопехотной дивизии вермахта «Хорст Вессель», получил русскую пулю, которая задела ему позвоночник. Итог – Железный крест второй степени и три неподвижных позвонка. Вот почему он так напряженно и замедленно двигался на своем посту – словно торс его сковывал стальной корсет.
– Мне нужна помощь, Грюбер.
– Я всегда в вашем распоряжении.
Корсо почудилось, что вставший по стойке «смирно» портье щелкнул каблуками. Форменная куртка цвета бордо с золотыми ключиками на лацканах придавала старому отставнику еще более бравый вид, что очень нравилось тем клиентам из Центральной Европы, которые после крушения коммунизма и раскола восточного лагеря приезжали в Париж, чтобы рассеянно осмотреть Елисейские поля, а в душе мечтали о
