потребовалось, чтобы снять висевший на нактоузе мех, закинуть голову назад и сделать большой глоток. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он передал мех Кою и снова взялся за штурвал.
– Напомни мне как-нибудь чтобы я рассказал тебе все истории про сокровища, которые я слышал за свою жизнь.
Кой пил так же, как Пилото, держа мех выше головы и стараясь, чтобы вино не пролилось, хотя их и качало. Он узнал вкус. Картахенский клерет, свежий и ароматный.
– Это не совсем уж не правдоподобная история, – сказал он, сделав последний глоток. – По-моему, мы действительно можем найти этот затонувший корабль.
– Когда он затонул?
– Двести пятьдесят лет тому назад. – Он заткнул мех и повесил его на место. – Залив Масаррон. Глубина – небольшая.
Пилото скептически покачал головой.
– Ничего там уже не осталось. Рыбаки только и делают, что тралят дно, да и песком уже все занесло…
Если там и можно было что найти, так его уже давно подняли или оно пропало.
– Ты, Пилото, маловер. Как и твои коллеги с Тивериадского озера. Пока они не увидели, что Он пошел по воде, как посуху, они Его всерьез не принимали.
– Мне трудно представить тебя шествующим по водам.
– Еще бы. Я и сам не представляю. И ее – тоже.
Они обернулись поглядеть на нее. Танжер, по-прежнему не шевелясь, стояла у кормы черным силуэтом в свете береговых огней. Пилото вынул из кармана куртки сигарету, взял в рот, но не прикурил.
– Кроме того, – сказал он совсем некстати, – я старею.
А может быть, подумал Кой, очень даже кстати.
И Пилото, и «Карпанта» старели также, как та шхуна, которая гнила в барселонском порту, или как те большие корабли на Кладбище безымянных кораблей, которые ржавели под дождем и солнцем, их разъедала соль, облизывали волны на грязном песке.
Как гнил сам Кой, выброшенный на сушу с подводной скалы в Индийском океане, не обозначенной на морских картах; а ведь тот же Пилото – или не тот же? – сказал ему двадцать с чем-то лет тому назад, что мужчинам и кораблям пристало всегда находиться в открытом море и там принять достойную кончину.
– Не знаю, – сказал Кой искренне. – Я правда не знаю. Вполне возможно, что мы останемся с носом. И ты, и я. А может, даже и она.
Как бы соглашаясь с тем, что такой вывод представляется наиболее логичным, Пилото медленно наклонил голову. Потом вынул из кармана зажигалку, крутанул колесико, фитиль загорелся, и он поднес его к сигарете.
– Но ведь дело не в деньгах? – едва слышно сказал он. – Во всяком случае, для тебя.
Кой вдыхал аромат табака, смешанный с острым запахом затушенного фитиля, и ветер, начавший за мысом Европа свежеть, быстро уносил этот запах на запад.
– Ей нужна… – Он вдруг замолк, чувствуя, что становится смешон. – В общем, помощь в этом случае может потребоваться реальная.
Пилото глубоко затянулся.
– Во всяком случае, тебе она нужна.
В нактоузе стрелка компаса показывала 70°. Пилото нажал кнопку на авторулевом, задавая курс.
– Я таких женщин знал, – прибавил он. – Хм.
И не одну.
– Таких женщин… Каких? Ничего ты, Пилото, про нее не знаешь. Я и сам не много знаю.
Пилото не ответил. Он отпустил штурвал и проверял, как парусник идет по приборам. Палуба под ногами у них слегка дрожала – работала система автоматической навигации.
– Она плохая, Пилото. Плохая – до мозга костей.
Хозяин «Карпанты» пожал плечами и сел на банку, чтобы курить в затишке, а не на ветру, который все заметнее свежел. Он поглядел на темный силуэт на корме.
– Все равно она замерзнет в одном свитере.
– Уж она-то сообразит одеться.
Пилото молча курил. Кой стоял, опершись о нактоуз, немного расставив ноги и засунув руки в карманы. Палуба стала влажной от ночной росы, она проникала сквозь незашитые дыры в тужурке, хотя Кой и поднял воротник и отвернул лацканы. Несмотря на это, он наслаждался привычным ощущением качающейся палубы под ногами и жалел только о том, что шли они в левентик, то есть ветер дул прямо в нос, и паруса ставить было нельзя. А при поставленных парусах и качка бы меньше чувствовалась, и мотор бы не урчал так настырно.
– Плохих женщин не бывает, – вдруг сказал Пилото. – Как и плохих кораблей. Это мужчины делают их плохими.
Кой ничего не ответил, и Пилото снова умолк.
По левому борту со стороны берега к ним быстро приближался зеленый огонек. Когда маяк вновь зажегся, Кой узнал длинный приземистый силуэт турбовинтового катера «HJ» береговой таможенной службы. Их база находилась в Альхесирасе, и это был обычный патруль – искали гашиш из Марокко и контрабандистов с Пеньон.
– Чего ты от нее хочешь?
– Хочу пересчитать все ее веснушки. Ты заметил? У нее их тысячи, и я хочу пересчитать их по одной, проводя по ним пальцем, как по морской карте, хочу прокладывать курс во все стороны света, бросать якорь на стоянках… Понимаешь?
– Понимаю. Ты хочешь, чтобы она была твоя.
Луч прожектора с таможенного катера поискал название «Карпанты», порт приписки и регистрационный номер, написанный на борту. Танжер с кормы спросила, что это означает, и Кой ей объяснил.
– Сволочи, – прошептал ослепленный прожектором Пилото, приставляя ко лбу ладонь козырьком.
Вообще-то Пилото никогда не ругался, Кой всего несколько раз слышал, как он бранится. Он был воспитан в правилах достойной бедности, но таможенников не выносил. Он слишком долго играл с ними в «кошки-мышки», еще с тех давних времен, когда на «Санта Лусии», весельном шлюпе всего с одним латинским парусом, подавал фонарем сигналы под прикрытием острова Эскомбрерас проходящим торговым кораблям, откуда ему сбрасывали пачки светлого табака. Часть шла ему, часть – жандармам на пирсе, львиная доля – нанимателям, которые никогда и ничем не рисковали. Пилото мог бы разбогатеть на табаке, если бы работал от себя, но он всегда довольствовался тем, на что можно купить жене новое платье к Вербному воскресенью или раз-другой вытащить ее из кухни и сводить поесть жаренной на решетке рыбы в каком-нибудь портовом трактире.
Бывало, конечно, и такое, что под нажимом друзей-приятелей или от избытка сил, которые надо было выплеснуть во что бы то ни стало, деньги, заработанные за целую ночь рискованного и тяжелого труда, сгорали за несколько часов – музыка, выпивка, продажные покладистые бабы – в барах Молинете, никогда не пользовавшихся хорошей репутацией.
– Не в этом дело, Пилото. – Кой все еще смотрел на Танжер, которая стояла на корме, освещенная огнями таможенного катера. – Во всяком случае, не только в этом.
– Конечно, в этом. И пока этого не будет, у тебя в голове не прояснится. Если, конечно, тебе это вообще удастся.
– Она сильная, могу поклясться.
– Все они сильные. Послушай, что я тебе скажу.
Стоит мне приболеть, жена ведет меня к врачу. «Посиди здесь, Педро, доктор сейчас придет»… Ну, ты ее знаешь. А ведь сама может загибаться от боли, но словечка не скажет. Есть такие женщины, что будь они телками, они рожали бы только бычков для корриды.
– Тут не только это. Знаешь, я видел ее старую фотографию… и помятый серебряный кубок. А еще собака лизала мне руку а потом ее убили.
Пилото вынул сигарету изо рта и щелкнул языком.
– Этого в вахтенный журнал не занесешь, – сказал он. – а все, что туда не занесешь, надо оставлять на
