последовавшую за ним импровизированную пресс-конференцию, в течение которой поэт отвечал на вопросы слушателей. Вопросы, впрочем, политики почти не касались. Но и когда стихли прощальные аплодисменты, микрофон Риордана остался включенным, продолжая ловить шарканье ног, скрежет сдвигаемых стульев и обрывки разговоров.
— Звуковой ландшафт Эдинбурга… У него это просто навязчивая идея, — заметила Шивон.
— Совершенно согласен, — кивнул Ребус.
Последней из услышанного была неразборчивая фраза, сказанная, по всей видимости, по-русски.
— Возможно, он говорит: «Слава Хрущеву, все закончилось», — предположил Ребус.
— Кто такой Хрущев? — спросила Шивон. — Партнер Джека Пэлэнса?
Само чтение стихов, впрочем, произвело на них сильное впечатление. Голос поэта то гремел, то понижался до интимного шепота, то плыл и баюкал, то поднимался подобно штормовому ветру. Некоторые стихи Федоров читал по-русски, некоторые по-английски, но, как правило, звучал оригинал, а потом — перевод.
— Все же по-английски он говорит скорее как шотландец, ты не находишь? — спросила Шивон, прослушав очередное стихотворение.
— Так может подумать только уроженец Англии, — парировал Ребус. Это была их старая шутка: «южный» акцент Шивон был постоянным объектом шуток Ребуса чуть не с того самого дня, когда они познакомились. На этот раз, однако, привычной пикировки не последовало.
— А это стихотворение называется «Раскольников», — сказала она в другом месте записи. — Я помню: Раскольников — герой романа «Преступление и наказание».
— Я прочел эту книгу, наверное, еще до того, как ты родилась.
— Ты читал Достоевского?!
— А зачем бы мне лгать в таких вещах?
— Тогда скажи, о чем эта книга.
— О чувстве вины. На мой взгляд, это один из величайших русских романов.
— А сколько еще русских романов ты прочел?
— Не важно.
Когда Шивон выключила сидиолу, Ребус повернулся к ней:
— Ты слышала запись, ты прочла книгу. Нашла ли ты хоть что-нибудь, что могло бы указывать на возможный мотив?
— Нет, — нехотя призналась Шивон. — Но я знаю, что ты думаешь — что Макрей будет и дальше считать убийство Федорова заурядным ограблением, которое плохо кончилось.
— Именно этого и хочется русскому консульству.
Шивон задумчиво кивнула:
— Пожалуй, ты прав. Этот… Стахов, он был как-то чересчур настойчив, когда пытался свалить все на уличную преступность. — Она немного помолчала. — Интересно все-таки, с кем именно Федоров успел перепихнуться перед смертью.
— Ты думаешь, это может оказаться существенным?
— Мы не узнаем до тех пор, пока… пока не узнаем. С моей точки зрения, наиболее вероятная кандидатка — Скарлетт Коулвелл.
— Почему? — усомнился Ребус. — Потому что она красива?
— А-а, тебе неприятно думать, что красотка Скарлетт могла быть с другим мужчиной? — поддразнила Шивон.
— А что ты скажешь насчет мисс Томас из Поэтической библиотеки?
Шивон насмешливо фыркнула:
— Ну, она-то никому не соперница.
— Доктор Коулвелл, похоже, считает иначе.
— Это в первую очередь характеризует саму Коулвелл, а вовсе не мисс Томас.
— Гм-м… — Ребус еще немного подумал. — Тогда, быть может, прав был наш стеснительный Колин. Есть еще вариант: наш поэт с горячей кровью снял в Глазго шлюху… — Он перехватил взгляд Шивон и потупился. — Извини, мне следовало сказать «работницу сферы интимных услуг». Или терминология опять изменилась с тех пор, как я в последний раз получил выволочку за сквернословие в присутствии дам?
— Продолжай в том же духе, и можешь не сомневаться: очередная выволочка тебе обеспечена. — Шивон вздохнула, продолжая тем не менее сверлить его притворно сердитым взглядом. — Странно, но я никак не могу представить тебя за чтением «Преступления и наказания». — Она снова вздохнула и добавила уже другим тоном: — Я выяснила, кто такой Гарри Гудир.
— Я знал, что ты это сделаешь. — Ребус отвернулся от нее и теперь созерцал унылую парковочную площадку за боковым окном.
Шивон видела, как хочется ему опустить стекло и закурить, но вонь, пропитавшая насквозь полицейский участок, распространилась и на стоянку служебных автомобилей. Запах поджидал в засаде где-то на уровне асфальта, и стоило только открыть окно…
— В середине восьмидесятых он владел пабом на Роуз-стрит, — продолжила Шивон. — Ты тогда был сержантом. Твоими стараниями Гарри отправился за решетку.
— Он торговал наркотиками прямо у себя в пабе.
— И умер в тюрьме, не так ли? Буквально год или два спустя… Больное сердце или что-то в этом роде. В те времена Тодд Гудир, наверное, еще не вышел из пеленок.
Она ненадолго замолчала, ожидая, что Ребус что-нибудь добавит, потом продолжила:
— Ты знал, что у Тодда есть брат? Его зовут Сол, и он уже несколько раз попадал в поле нашего зрения. То есть не совсем нашего… Сол живет в Далките, это зона ответственности участка Е. Угадай с трех раз, за что его забирали в полицию.
— Наркотики?
— Значит, ты все-таки знал о его существовании?
Ребус покачал головой:
— Нет, просто, зная реальное положение дел, догадаться было не трудно.
— Но ты был не в курсе, что Тодд Гудир служит в полиции?
— Хочешь — верь, хочешь — нет, но я не веду учет детей и внуков тех, кого двадцать лет тому назад упек за решетку.
— Дело в том, что Сола брали вовсе не за хранение. Его пытались привлечь и за распространение, но суд взял его сторону. Они называют это допустимое сомнение.
— Откуда ты все это узнала? — Ребус бросил на Шивон быстрый взгляд.
— Сегодня я пришла на работу раньше тебя. Мне понадобилось всего несколько минут, чтобы поработать с компьютером и сделать один звонок в отдел уголовного розыска Далкита. И знаешь, что мне там сообщили? По слухам, Сол Гудир работал вовсе не сам по себе. Его крышевал не кто иной, как Большой Гор. Моррис Гордон Кафферти.
По лицу Ребуса было ясно видно: она задела больное место. Кафферти был главным делом его жизни, делом, которое необходимо завершить. Завершить во что бы то ни стало. Их противостояние — противостояние преступника и полицейского — длилось уже много лет, и, хотя сейчас Кафферти довольно успешно притворялся, будто отошел от преступного бизнеса, Шивон и Ребус твердо знали, что это не так.
Кафферти по-прежнему правил преступным миром Эдинбурга железной рукой.
Именно поэтому его имя занимало первую строку в списке важнейших дел, которые наметила для себя Шивон.
— И что это нам дает? — спросил Ребус, снова уткнувшись взглядом в лобовое стекло.
— Почти ничего. — Шивон достала из сидиолы диск. Автоматически включилось радио — ди-джей, захлебываясь, тараторил какую-то ерунду, спеша перекричать начинающуюся музыку. Шивон выключила приемник. Ребус завозился на сиденье, и она поняла — он что-то заметил.
— Что?
— Не знал, что здесь тоже есть камера, — проговорил он, имея в виду камеру видеонаблюдения, укрепленную на углу здания участка между вторым и третьим этажом. Ее внимательный глаз был направлен
