ВОПРОС КРОВИ

полететь к черту после того задержания в Лейте.

— Думаешь, с его стороны это своего рода месть?

— Будь его воля, он бы нас с грязью смешал, с потрохами слопал, так что уж лучше нам быть для него движущимися мишенями.

— Это ты-то «движущаяся мишень», так огрызался?

— Развлечься каждому охота, Шивон. — Ребус кинул взгляд в пустоту коридора. — Как думаешь, Бобби оправится?

— Честно говоря, он был просто на себя не похож. Между прочим, ты не считаешь, что его следует поставить в известность?

— По поводу чего?

— Что семейство Реншоу с тобой в родстве.

Ребус пригвоздил ее взглядом:

— Это грозило бы осложнениями. Не думаю, что Бобби в настоящий момент так остро нуждается в дополнительных сложностях.

— Ну, тебе решать.

— Верно. Решать мне. И оба мы знаем, что я никогда не ошибаюсь.

— Я как-то забыла об этом, — сказала Шивон.

— Счастлив напомнить вам, сержант Кларк. Всегда к вашим услугам.

5

Полицейский участок Саут-Квинсферри помещался в приземистом, по большей части одноэтажном, похожем на коробку здании через дорогу от епископальной церкви. Объявление возле входной двери заверяло заинтересованных лиц, что участок открыт для приема граждан с девяти до пяти во все дни, кроме субботы — воскресенья, и что осуществляет прием «специально выделенный сотрудник». В другом объявлении утверждалось, и это вопреки бытующим слухам, что город все двадцать четыре часа патрулируется полицией. В этом унылом месте и допрашивались свидетели по делу, все, кроме Джеймса Белла.

— Здесь уютненько, правда? — сказала Шивон, войдя через главную дверь. В маленькой и тесной приемной находился один-единственный констебль. Отложив в сторону мотоциклетный журнал, он привстал с места.

— Вольно, — сказал Ребус, в то время как Шивон предъявляла свое удостоверение. — Нам надо только прослушать магнитофонные записи Белла.

Полицейский кивнул и, отперев внутреннюю дверь, провел их в мрачную комнату без окон. Стол и стулья здесь явно знавали лучшие времена. Покоробленный настенный календарь от прошлого года на все лады расхваливал товары местного магазина. На шкафу с картотекой стоял магнитофон. Офицер снял его со шкафа и, поставив на стол, включил. Отперев шкаф, он отыскал в нем прозрачный пакетик с нужной кассетой.

— Это первая из шести, — пояснил он. — За нее вы должны расписаться.

Шивон исполнила эту формальность.

— Пепельницы в пределах досягаемости имеются? — осведомился Ребус.

— Нет, сэр. Здесь курить нельзя.

— Но на такое количество информации я не рассчитывал.

— Так точно, сэр. — Констебль старательно отводил взгляд от перчаток Ребуса.

— Есть хотя бы чайник?

— Нет, сэр. — И после паузы: — Соседи иногда приносят нам термос или что-нибудь вроде куска пирога.

— Шанс, что они сделают это в ближайшие десять минут, у нас имеется?

— Думаю, вряд ли.

— В таком случае — вперед! Совершите набег, и посмотрим, какой оценки заслуживает ваша предприимчивость.

Констебль замялся:

— Но я должен находиться на месте.

— Мы постережем эту крепость, сынок, — сказал Ребус; скинув пиджак, он повесил его на спинку стула.

Констебль недоверчиво окинул их взглядом.

— Мне с молоком, — сказал Ребус.

— Мне тоже, и с сахаром, — добавила Шивон.

Констебль задержался еще на секунду-другую, глядя, как они устраиваются с максимумом комфорта, который только и могла предоставить убогая комната. Затем он попятился вон и прикрыл за собой дверь.

Ребус обменялся с Шивон взглядом заговорщика. Шивон вытащила блокнот с записями, касавшимися Джека Белла, и Ребус еще раз перечитал их, пока она ставила кассету.

Восемнадцать лет… сын депутата шотландского парламента Джека Белла и его супруги Фелисити, администратора театра Траверс. Место проживания семейства — Баритон. Джеймс собирается поступать в университет, где хочет изучать политологию и экономику. По отзывам преподавателей, хорошо успевал в школе. «Своенравный, не очень общительный, но при необходимости умеет быть обаятельным». Активным видам спорта предпочитает шахматы.

По размышлении Ребус решил, что ОКК своих материалов, похоже, не представила.

Беседовавшие с Джеком Беллом полицейские представились как инспектор Хоган и консультант Худ. Взять на интервью Худа в качестве ответственного за связь с общественностью и прессой в этом деле было хитрым ходом. По долгу службы он должен был выслушать оставшегося в живых парня и кое-что из услышанного предложить журналистам в расчете на ответные услуги. Иметь прессу на своей стороне очень важно, не менее важно, чем держать ее, насколько это возможно, под контролем. А к самому Джеймсу Беллу журналистам и на пушечный выстрел не приблизиться. Им придется довольствоваться Грантом Худом.

Голос Бобби Хогана назвал дату и время беседы — вечер понедельника, — а также место, где она проходила: бокс АЕ Королевской лечебницы. Белла ранило в левое плечо. Сквозное ранение, прошившее мышцу, не задело кости, пуля застряла затем в стене комнаты отдыха.

— Ты в состоянии поговорить с нами, Джеймс?

— Думаю, да… болит, как черт.

— Уж наверно. Ну, теперь для записи. Ты Джеймс Эллиот Белл, верно?

— Да.

— Эллиот? — переспросила Шивон.

— Девичья фамилия матери, — пояснил Ребус, сверившись с блокнотом.

Фоновый гул почти отсутствовал: видимо, беседа проходила в отдельной палате. Слышались покашливание Гранта Худа и резкий скрип стула — наверно, микрофон держал Худ и стул его был ближе к кровати. Микрофон обращали то к мальчику, то к Хогану, не всегда успевая вовремя это сделать, поэтому голос иногда звучал глуше.

— Можешь рассказать, как это случилось, Джейми?

— Бога ради, зовите меня Джеймс. Можно мне воды?

Звук положенного на постель микрофона, журчание воды.

— Спасибо. — Пауза, пока чашку не поставили на прикроватную тумбочку. Ребусу вспомнилось, как у него самого выпал из рук поильник и как Шивон его подхватила. Как и Джеймс Белл, он в понедельник вечером был в больнице. — Была утренняя перемена. Она длится двадцать минут. Я находился в комнате отдыха.

— И часто ты проводишь там время?