Миновала всего неделя с тех пор, как я в последний раз побывала в объятиях Эдди Марча, но я уже соскучилась по нему: мне недоставало прикосновения его ладоней к моим ягодицам, его пальцев, проникающих в межножье, горячего дыхания, овевающего мою шею, и победоносного вторжения его жезла. Я понятия не имела, где мог в тот момент обретаться Эдди. Покидая аббатство и остров Осни, заросший плакучими ивами, я не строила особых планов — шла себе и шла по тропинке через поля и леса, стараясь продвигаться в сторону юга. Наконец я присела на межевой камень, отмечавший поворот на Суиндон, и решила немного поразмыслить.
Эдди бежал от своих врагов, то есть от короля с королевой, которые пребывали в центре Ингерлонда, в городе Ковентри. Стало быть, где-где, а уж там Эдди нет и быть не может, если только его не схватили. С другой стороны, поскольку был приказ арестовать Марча и его повсюду разыскивали, то все новости о его местопребывании должны стягиваться к Ковентри, как железная стружка притягивается к магниту. Быть может, где-то его видели, кто-то опознал его, как тот безногий бродяга в Лондоне. Забавный парадокс — узнать, где сейчас Марч, проще всего будет в том самом месте, где он ни за что бы не хотел оказаться. Обдумав все это, я поднялась с камня, вернулась на остров Осни, переправилась вновь к Оксфорду и направилась на север. Ночь я провела в канаве.
Утром меня нагнал молодой человек, чрезвычайно важный и довольный собой. Он поднимался в гору и вел за собой мула. С этой вершины еще можно было рассмотреть башни и шпили Оксфорда в сонном утреннем свете. У юноши была при себе сумка, украшенная гербом — два золотых льва на красном фоне, а по углам серебристые цветы, вышитые на голубой ткани. Когда мы оба оказались на гребне холма, между нами завязалась краткая беседа. Я заговорила первой:
— Прошу вас, сэр, скажите мне, эта ли дорога ведет в Ковентри?
— О да, конечно, — откликнулся он. — Ковентри примерно в пятидесяти милях к северу по этой самой дороге. Я тоже туда направляюсь, — продолжал он, — я состою курьером на службе их величеств. Я только что доставил письма знатным горожанам Оксфорда, — он жестом указал себе за плечо.
Мы прошли еще несколько шагов.
— Достопочтенный брат, — обратился ко мне юноша, а затем, присмотревшись ко мне повнимательней, нахмурился и отвел взгляд. — Если пожелаешь, можешь сесть на круп моего мула, когда дорога пойдет вниз. Покуда мы идем вверх, я и сам не сажусь на него, ибо бедное животное устало — я так быстро мчался, чтобы доставить письма.
— Не стоит, — отвечала я. — Я буду для вас обузой — ведь мне надо несколько раз в день останавливаться для молитвы.
Монахи, священники и прочие духовные лица обязаны по крайней мере шесть раз в день повторять молитвы и песнопения, обращенные к христианскому богу.
Молодой человек пожал плечами. Он был тощий, веснушчатый, изо рта у него пахло свининой и луком, а также клевером — он жевал траву, то ли чтобы отбить запах, то ли чтобы подлечить больной зуб. Мы как раз стояли на вершине холма. Он вскочил на мула и рысцой поехал вниз. Я сильно отстала от него и находилась еще достаточно высоко, когда мне пришлось стать свидетельницей разыгравшейся у подножия холма трагедии.
Из-за полуразрушенной каменной овчарни выскочили несколько человек в черных плащах, в шляпах с широкими полями. Предводитель нес на плече какое-то огнестрельное оружие, его помощник поднес к заднему концу ствола дымящийся фитиль, и бум! — из дула вылетел огонь, и мой знакомец лишился головы. Он еще мгновение сидел в седле, из шеи хлестала вверх струя крови, а затем обезглавленное туловище склонилось набок, и молодой курьер вывалился из седла. Я спряталась в канаве и подождала, пока разбойники не удалились, прихватив с собой сумку, украшенную уже не только шелковой и золотой нитью, но и потеками крови. Потом я спустилась ниже и укрылась посреди густых зарослей. Там я провела день.
По мере того как близился полдень и тени становились короче, на дороге появлялось все больше путников, почти все в сопровождении вооруженной стражи. Как-никак, эта дорога соединяет резиденцию короля и его придворных с городом, где трудятся так называемые «яйцеголовые» — умнейшие люди его страны. И все же этот путь опасен, и большинство людей — за исключением моего невезучего попутчика — предпочитают совершать его в обществе телохранителей и большими компаниями. Прикинув, сколько еще грабителей, разбойников и убийц могли караулить беспечного путешественника на большой дороге, я решила свернуть западнее и пробираться в Ковентри по долинам и лесным тропинкам, пусть даже это займет вдвое больше времени.
Был ясный день, порывистый ветер быстро сгонял с неба сероватые облака. Иной раз они сгущались и на меня брызгал дождь, но тучи ни разу не закрыли солнца, так что я с легкостью могла придерживаться выбранного мной направления. Я шла на север, иногда с вершины холма я различала правее большую дорогу, то поднимавшуюся в гору, то спускавшуюся в долину; видела я и деревушки, через которые эта дорога пролегала. Все мои чувства были напряжены не из страха, а ради того, чтобы не упустить ни одной подробности путешествия на другой край земли. Ведь я затеяла его ради новых впечатлений, ради каждой мелочи, какая может встретиться по пути, и теперь, когда меня не отвлекали Инек и Али, я начала воспринимать прелесть этой страны. Ей не свойственно величие Виджаянагары, о которой я ностальгически вспоминала, нет ни высоких гор, ни пышных лесов, ни урожайных полей, ни блистающих своим убранством городов, ни белого теплого песка на берегу, ни изумрудного моря. Но мои глаза, уши и нос были открыты и для не столь гордой красоты.
Я радовалась желтым цветкам, чьи лепестки раскрывались подобно крыльям бабочки, свисая с тонких, еще не покрывшихся листьями ветвей. На ветру лепестки пускаются в пляс, и с них слетают облачка золотистой пыльцы. У корней этих деревьев — а может быть, это кусты, ведь они совсем приземистые я находила маленькие белые звездочки, не висячие, а растущие из земли, они были похожи на белые цветы, что мы находили сразу после таяния снегов. Были здесь красивые стройные деревья, увенчанные кронами черных, клонящихся вниз ветвей и стволами, покрытыми серебристо-серой корой, которая легко сдирается тоненьким, как бумага, слоем, стоит только слегка потянуть. На этих деревьях часто встречаются большие кожистые на ощупь наросты, по форме напоминающие раздутое слоновье ухо. На берегу реки, где почва всегда остается влажной, растет ярко-зеленый мох, тысячи крохотных зеленых искорок, соприкасающихся остриями, складывающихся в волшебное кружево. Присмотревшись, я обнаружила, что на большинстве деревьев и кустов уже набухли почки, однако листья еще не собирались развернуться. Сине-желтые пичужки и другие, с красной грудкой и угольно-черным острым, точно игла, клювом, не поют, а чирикают или пронзительно кричат и все время рыщут в поисках пищи.
Я начала проникаться ощущением жизни — не изобильной, не цветущей, но отважно борющейся с холодом, снегом и льдом, еще не растаявшим в недоступных для солнца местах. Живое тут ведет долгую, тяжкую битву. Порой я замечала какое-то белое пятно и, наклонившись, видела хрупкий череп скорее всего, судя по резцам, грызуна. Нет, Парвати приходится долго ждать своего прихода в этот сумрачный лес, где пока еще царит Кали.
К вечеру я спустилась с лесистого склона по извилистой тропе, рядом со мной все время вился, журча, ручей, и вышла в широкую, но тоже неровную, изогнутую долину. Земля здесь была расчищена от деревьев и довольно примитивно обработана. Я увидела впереди, примерно в четверти мили, деревню, похожую на те, что мы проходили на пути в Оксфорд: двадцать-тридцать домишек, каждый с маленьким садиком и парой фруктовых деревьев, два-три здания побольше — церковь с приземистой башенкой и просторный амбар. Даже на таком расстоянии я уже слышала, что там происходит нечто необыкновенное, я различала хриплые и нестройные звуки, издаваемые пронзительными трубами и примитивными барабанами, порой раздавались и вопли — то ли удовольствия, то ли боли, этого я еще не знала.
Как раз когда я подошла к поселку, солнце ушло за юго-западные холмы. Из большого амбара на улицу хлынула толпа людей, музыка сделалась громче, я разглядела в толпе и музыкантов, и танцоров впрочем, плясали все, то есть неуклюже раскачивались взад-вперед, ведя хоровод вокруг большой кучи валежника: веток ракитника и можжевельника, стеблей чертополоха. Я пробралась в маленький сад и укрылась между облезлых яблонь как и большинство деревьев, встретившихся мне в пути, они казались мертвыми или умирающими. Вопли и жесты людей, собравшихся вокруг груды дров, казались довольно свирепыми и несколько пугали меня. Я решила вскарабкаться на нижние ветви яблони и не показываться на глаза этим людям, во всяком случае, пока не буду уверена в их дружелюбии.
