– Да, уж это точно. Сколько он пробыл в Орегоне?
Лайза довольно долго смотрела на нее, не отвечая. Во взгляде ее читалась враждебность. Потом Лайза нехотя проговорила:
– Достаточно для того, чтобы кое-кого разозлить.
– Я разговаривала с Деб. – Манч решила выложить карты на стол. – Она сказала, что Слизняк стал осведомителем.
Лайза вздрогнула.
– Она тебе так сказала? Вот дрянь!
Манч передала Лайзе следующую тарелку. Она совсем забыла, что Лайза была глубоко обижена на Деб: та как-то раз переспала с Лайзиным ухажером. Но, размышляла Манч, поскольку ни одна из них не осталась с тем типом, то какое это имело теперь значение? Да и что толку злиться друг на друга? Скорее надо было злиться на мужика!
– А я сказала ей, что Слизняк никогда не стал бы даже разговаривать с копами.
Лайза стремительно повернулась к ней.
– Да кто ты, спрашивается, такая? Мы тебя сто лет не видели! Откуда тебе знать, кто и что стал бы при случае делать? – Она бросила посудное полотенце, потрясла опустевшую банку с пивом и открыла следующую. – Не суйся ты в дела, в которых ни черта не понимаешь! А то как бы тебе же не было хуже.
Манч вытерла руки посудным полотенцем и протянула Лайзе детскую бутылочку.
– Это куда ставить?.. Ты напрасно раскричалась. Я пришла сюда не ругаться с тобой – мне хотелось тебе помочь.
– Да что ты говоришь? И кто это умер и завещал тебе место доброй волшебницы, а?
– Уймись, Лайза! Мне сейчас тоже не сладко.
Лайза запихнула бутылочку в шкафчик над мойкой и теперь сосредоточенно пыталась закрыть дверцу, пока оттуда не посыпались разнокалиберные пластмассовые банки и тарелки. Пусть катастрофа постигнет следующего, кто откроет шкафчик.
– Эта подстилка Деб и вправду считает, будто она – горячая штучка, – прошипела она. – Нечего сказать, хороша! А уж этот ее сыночек-негритос!..
– Полегче! – бросила Манч, чувствуя, как в ней закипает ярость.
Одно дело – ругаться, другое – переходить за черту. Лайза ступала на опасную почву, когда позволила себе принижать Буги.
– Извини, – пробурчала Лайза.
Она поспешно ретировалась в гостиную и принялась старательно искать сигареты, лежавшие на виду, на журнальном столике.
Манч повернулась к плите. На горелках стояла гора грязных кастрюль и сковородок.
– В пятницу с ним был какой-то тип, – заговорила она, сливая прогоркший жир из тяжелой сковороды в жестянку, извлеченную из мусорного ведра. – Длинные черные волосы и тюремная наколка на шее – молнии «Арийского братства». Не знаешь, кто это такой?
– Нет, – ответила Лайза.
– Точно?
Она сняла крышку с кастрюльки и обнаружила, что в ней полно слипшегося комьями риса.
– Тебе-то что до этого? Собираешься писать книгу? – ехидно спросила Лайза. – Брось, все уже кончилось.
– Что значит – кончилось? – Манч вывалила рис в мусорное ведро и поставила кастрюльку в мойку отмокать. – Разве тебе все равно, что убийца ходит на свободе?
– А что мы можем с этим поделать? В мире полно жоп, и нам с ними не справиться. – Она закурила, отправив обгоревшую спичку в банку из-под пива. – Кстати о жопах: завтра надо сходить в префектуру к той тетке, что выдает мне пособие.
– Насчет чего?
– Насчет племянницы. – Она выпустила струю дыма в сторону малышки. – Карен родила ее дома и даже не зарегистрировала рождение. Редкостная дура! Ведь чтобы получать пособие, надо доказать, что ребенок существует.
В спальне упало что-то тяжелое, и тут же до них донесся детский плач. Лайза не сдвинулась с места.
– Значит, ее рождение нигде не зарегистрировано? – переспросила Манч.
– В том-то и дело!
– Сделай мне одолжение, Лайза. Не отдавай пока малышку. Я буду привозить памперсы и еду. Дай мне немного времени – я придумаю, как поступить с ребенком.
Она перешла в гостиную и остановилась над кроваткой Эйши. Малышка во сне улыбнулась. Манч погладила ее мягкую и теплую щечку. Каково это – растить ребенка? Справится ли она? В ее квартирке хватит места для детской кроватки и манежа. На те часы, пока она в мастерской, нужно будет найти хорошую няньку.
– Лайза, ты завтра вечером будешь дома?
