смогла сдержать крик. Что-то острое врезалось ей в левый бок. Дрожащей рукой она ощупала себя и увидела на ладони кровь.
— Что тебе известно о Ваноне Занде?
Она рассказала о встрече с ним, о том, как искала в мастерских контракт.
— Ты мне нравишься, когда идешь прямо к цели, — поразмыслив, заметила Кармен.
Она потянула за кабель, вырвав у пленницы очередной стон.
— Ты похожа на собаку. Хотя я говорю о жалкой собачонке, а не о далматинце с серебряным медальоном.
Рокерша, казалось, расслабилась и погрузилась в свои мысли. Ингрид подумала о Зигмунде. Альберта что-то такое сказала о нем: «Этот далматинец умеет распознать порядочного человека». Вот только насчет Кармен далматинец ошибся. Зигмунд был собакой психоаналитика, а не полицейским псом. Его восприятие добра и зла отличалось от человеческого. Она слышала, как падают капли, пытаясь уловить человеческий голос за их неотвязным перестуком. Голос незнакомого художника, славный голос Ромена, чопорный голосок сестры Маргариты и даже хрипловатый выговор Хатч. Она отдала бы все на свете, лишь бы услышать чей угодно голос, несущий какую угодно чепуху. Тревога сверлила ее, словно последний отзвук «Обладания». Она попыталась расслабить истерзанное горло, дышать ровно. Чтобы справиться с паникой, всегда следует начинать с дыхания. Ей нужен голос, чтобы защищаться. Диалог с противником поможет ей выиграть время.
— Ты хочешь, чтобы я объяснила тебе все про дарование, — внезапно заговорила ее мучительница.
— Да, конечно… я ведь умею слушать, Кармен. Лучше всех… и лучше Лу.
— Заткнись, янки. Это не был вопрос. Сейчас Кармен объяснит тебе, что такое дарование. Не надо дурацкой болтовни. Никакие уловки не помогут тебе спасти свою шкуру.
— Кармен, я ведь не желаю тебе зла. Я пришла одна…
— Молчи, слушай и запоминай. Дарование — это пот и гнев. Это не для куколок-янки, которые носят рваные джинсы, а на сцене выламываются в шелках. Дарование — значит репетировать, репетировать и репетировать. Так, чтобы руки горели огнем, так, чтобы валиться с ног. Дарование — это когда один кусок сочиняешь месяцами, а потом, когда наконец найдешь то, что искала, рыдаешь как дитя. Дарование — это то, чего всем Лу и Ванонам на свете никогда не понять. Потому что они стервятники. Они забирают у тебя силы и находки, кровь с потрохами и выбрасывают вон. А когда дело идет на лад, ты для них уже недостаточно хороша. Единственное дарование, известное им, — это умение ворочать деньгами. Вот что такое дарование, собачка моя. Сухая белая кость, которую обглодали дочиста.
— Лу не была такой безжалостной…
— А здорово у нас с тобой выходит, янки. Мне всегда хотелось иметь собаку.
На лице Кармен появилось подобие почти ласковой улыбки. Она несколько раз дернула за кабель. Ингрид не удержалась, она чувствовала, как рана в боку пульсирует, словно больное сердце. Она вцепилась в кабель, попытавшись ослабить натяжение.
— Жаль, янки.
— Что жаль?
— Что у меня нет средств содержать псину. Их только-только хватает, чтобы выжить самой. Зато это я хорошо усвоила, еще когда была девчонкой. Вот почему я до сих пор здесь. Ты не поверишь, но именно у крыс я выучилась всему, что знаю. Конечно, кроме игры на гитаре. Крысы — чемпионы по выживанию. Недаром здесь только я умею нанизывать их на шпагу. Они не жалуются. Ведь я Королева крыс. Это нормально, просто у меня самое богатое воображение. Кстати, я и для тебя кое-что придумала, янки.
В губах у Кармен снова показался медиатор. Произнося свою речь, она держала его во рту. Она подтащила Ингрид к своим ногам.
— Открой рот, янки. Сейчас ты получишь причастие.
— What?
Усевшись ей на живот, Кармен засунула ей в рот пластиковый треугольник. Та сопротивлялась. Рокерша била ее по лицу, пока она не подчинилась и не проглотила медиатор.
— Аминь! Так было надо, янки. Ведь мы как-никак в монашеской обители. И тебе предстоит участвовать в похоронах.
— Чьих похоронах?
— Твоих, идиотка. Ты будешь великолепна в своем земляном склепе. Среди цветочков красавчика Луи-Гийома. Ты соединишься с ним. Веками он чах в одиночестве, бедолага. Вы созданы друг для друга.
Ингрид подумала о Ромене. Он непременно проснется от шума.
— Янки, я знаю, о чем ты думаешь. Не забывай, что ты имеешь дело с Королевой крыс. Ее верноподданные обшаривают все закоулки и доносят, что там творится. Ромен свалил. Ромен никогда не проводит субботнюю ночь в своей постели. Он старый раб, но не настолько, чтобы у него не было свободного дня и ночи. Здесь неподалеку у него есть подружка, такая же морщинистая, как он сам. Королева знает все, янки. Однако хватит болтать. После причастия — положение во гроб. Готова?
— До чего же ты трусливая и подлая, Кармен! Вот почему Лу хотела уйти из «Вампиреллас». Она не могла на тебя положиться. Do you hear me, motherfucker?[33] Хотя бы дерись честно. Piece of shit! Fucking cow!
Раз диалога не вышло, попробую-ка я задеть ее чертову гордость, решила американка, продолжая осыпать свою мучительницу оскорблениями. Лишь бы выиграть время, сейчас оно дороже серебра.
О серебре она вспомнила из-за «гибсона», который прижимала к себе Кармен. Изумительная гитара Лу с черным корпусом и серебристыми струнами, которые отбрасывают лунные блики под грязным светом подвальных рамп — трубок дневного света.
Исчерпав свой запас ругательств, она, задыхаясь, смолкла. Лицо Кармен казалось таким же ледяным, как на картине Норы. Она отступила на шаг, с воплем замахнулась гитарой. Ингрид напряглась, перекатилась на бок. «Гибсон» опустился ей на голову. И наступила тьма.
47
Рядом кто-то вкалывал как проклятый, пытаясь взобраться на ледник, преодолеть на велосипеде горный перешеек, завершить парижский марафон, а может, выиграть Кубок мира по тайскому боксу и при этом остаться в живых. Она слышала, как он то и дело ухал, чем-то ритмично стучал, с каким ожесточением он трудился.
Открыв глаза навстречу звездному небу, Ингрид тут же зажмурилась: так у нее раскалывалась голова. Она попыталась шевельнуться и решила, что ее разбил паралич, наверняка у нее перебит позвоночник. Потом до нее дошло, что она связана по рукам и ногам, а рот заклеен клейкой лентой. Она уловила запах компоста, стрекот насекомых и вспомнила угрозы. «Тебе предстоит участвовать в похоронах… готова?.. не забывай, что ты имеешь дело с Королевой крыс…» Извиваясь, она сумела повернуться. В рассеянном свете лампы, стоявшей на краю старого колодца, двигалась тень. Кармен. Кармен с лопатой в руках трудилась как одержимая. Она мощно и мерно вгрызалась в землю, кряхтя от усилий, отбрасывая целые кучи земли, пополнявшие зловещий холмик. Высеченная из гранита рокерша зря времени не теряла. Она до середины бедер погрузилась в могилу, которую рыла с таким остервенением.
Ингрид попыталась закричать, но, кроме бульканья, ничего не вышло. Тогда она поползла к решетке, где виднелся узкий краешек калитки. А за ними — улица Толбьяк. Жизнь, нормальные люди. Рана больше не болела, страх смерти придавал ей сил. Она чувствовала, как давит своим телом цветы Ромена, как трещат их стебли, лопаются венчики, как к потной шее липнет пыльца, и продолжала ползти. Стук лопаты смолк. Кармен подняла голову, застыла, выбралась из могилы. Присев на корточки рядом с Ингрид, она положила ей на лоб испачканный в земле палец.
— Ты и впрямь забавная. Тебе это уже говорили?
Резко выпрямившись, она плашмя ударила Ингрид лопатой по бедру. Миллиарды багровых комет вылетели из ее поясницы и заплясали перед глазами.
